Первичный крик

Здесь я должен особо сказать о том, что после того, как чувство поднималось в моей душе минут пять, я вдруг сломался и начал выкрикивать слова, которые до этого долго плавали где- то в глубинах моего сознания: «Нет, это не любовь — это болезненная нужда — я женился на собственной матери». Я повторил эти слова несколько раз, и потом конечно эта картина обрела смысл в моих глазах. Театр, развернувшийся перед моим мысленным взором, показал мне, что в этой другой девушке я нашел свою мать и женился на ней. Это, конечно, ужаснуло меня. Но такое чувство невозможно выплеснуть с мочой. Кроме того, когда находишься в коме в сознании, то хочешь только одного — снова пережить это чувство; начинаешь понимать, что тебе незачем его бояться, потому что ты и так уже целиком утонул в нем. Очень трудно войти в него сознательно.

Отлично, вот они обе — моя мать и моя жена, стоят рядышком, разговаривая со мной ради моего же блага — или говоря ради своего блага — о том, какие они обе замечательные и как хорошо обо мне заботятся.

14 марта

Сегодня, в пятницу, произошло нечто невероятное. Я и сам не знаю, насколько я поверил в реальность того, что произошло, но по крайней мере я хочу перенести это на бумагу. Во–пер- вых, я рассказал Янову о том, как провел накануне вторую половину дня и вечер. Это было истинное наслаждение, так как Я провел семь часов, слушая классическую музыку — чешские, румынские и венгерские рапсодии, сонату Энеску, концерты, симфонии. Я почти терялся, тонул в каждой пьесе, которую слушал. Иногда я вставал и принимался пританцовывать или ходить в такт музыке по комнате; иногда я пытался подражать звукам некоторых пьес — я становился оркестром. Это было невероятно прекрасное время — время, которое я провел в измерении звуков музыки. Я не знал в тот момент ничего, кроме

музыки. Несколько раз я плакал; это происходило, когда я понимал, что в пятницу закончится моя индивидуальная первичная терапия; когда я начинал осознавать свое одиночество в комнате, где не было ничего, кроме музыки; когда я испытывал страшное желание кому‑нибудь позвонить, но не было абсолютно никого, с кем бы мне хотелось говорить по телефону. Временами я чувствовал просветление; это был почти экстаз. Потом вернулась Сьюзен и принесла с собой атмосферу уныния и подавленности. Меня разрывали противоположные чувства — гнев, презрение, одиночество, раздражение, одиночество, смешливость, интерес к себе, выплеснутые чувства. Я воспринимал приход Сьюзен как вторжение в мое настроение, мою сцену; когда она пришла, все изменилось не в лучшую сторону. Когда Сьюзен легла спать, я сидел в темноте, размышляя о «Городе века», потом, наконец, посмотрел просмотрел куски с Джой Бишоп и Джонни Карсоном, а потом фильм под названием «Гангстер» 1947 года с Барри Салливеном в главной роли. Это необычный фильм, в котором показано, как разрушается человеческая личность — то есть, как человек разрушается преступлением (злом). Да, прекрасный фильм.

После этого я провел очень беспокойную ночь. У меня было несколько символических ком и символических сновидений. Один из снов был просто невероятным. Я находился в огромном помещении, в бальном зале, где проходил вечер. В помещении было несколько измерений, наверное пять, с тремя или четырьмя планами. Людей было очень много, они теснились, перпендикулярно и параллельно друг другу, налезая друг на друга и совмещаясь. Люди были внутри и снаружи. Это было похоже на какое‑то сумасшествие. Я не могу найти подходящих слов, чтобы все это описать, а те слова, которые я только что нашел, совершенно искажают то впечатление, какое я хотел перенести на бумагу. Создания, которые толпились здесь, были поистине сверхъестественными. Здесь была масса людей, одетых в очень причудливые одежды (может быть, они и в самом деле были такими). Один человек был одет, как ходячая мишень; на спине у него были черные и белые концентрические круги; был здесь и кролик с болтающимся хвостом; была здесь и какая‑то девица с телевидения; был здесь и некто, оде

тый как кусок бетона («квадрат»): обрюзгшее и прыщавое лицо извращенца; девушка с лицом, изуродованным кислотой, которой в нее плеснули. Люди прибывали — еще и еще. То что я видел было безумным миром. Я думал о нем ночью в четверг. Я думал о том, как труд но возвращаться в мир бессмыслицы, в болезненно искаженный мир, в мир человеческих причуд и извращений. Я видел, что урод я, а не они, потому что я был более реален. Так, это гигантское помещение было битком набито людьми, такими же сумасшедшими и ненормальными, как люди с телевидения, люди на киноэкранах, в коммерческих роликах, люди, похожие на девицу, ведущую какой‑то телевизионной программы (она была одета в короткое платье, в котором на месте влагалища был прорезано отверстие, а к ней подходили мужчины с соломинками, вставляли их в ее половую щель и делали вид, что пьют).