Первичный крик

Я не верю, что такой перенос существует изолированно, как отдельный феномен, не связанный с общим невротическим поведением. Пациент, который символически проявляет символическое поведение в отношении самого себя, надо полагать, будет делать то же самое и в отношении психотерапевта. Так как отношения пациента и психотерапевта отличаются большой интенсивностью и длительностью, становится очень удобно анализировать невроз больного в его отношении к врачу. Помимо этого, невроз может даже усугубиться, так как психотерапевт в глазах больного — такой же авторитет, как родители.

Вопрос заключается втом, что именно психотерапевт делает с невротическим поведением больного (с переносом). Если врач направляет инсайт на поведение больного в кабинете, то, думаю, возникнут те же проблемы, что и при порождении ЛЮ

бого инсайта. То есть, пациент усвоит инсайт и, продолжая быть невротиком, станет действовать более зрело, менее импульсивно, или будет испытывать меньше страха и враждебности по отношению к психотерапевту. Специалист по первичной терапии не занимается переносами. Он занят исключительно тем, что побуждает пациента ощутить свои потребности в отношении родителей. Фактически, в первичной терапии отношения пациента и психотерапевта полностью игнорируются. Тратить время на анализ переноса — это, на мой взгляд, то же, что заниматься обсуждением производного, смещенного и символического поведения, вместо того, чтобы заниматься основными, базовыми потребностями.

Первичная терапия исключает всякий перенос и запрещает больному невротическое поведение в любом виде, так как оно означает, что больной не чувствует, а лицедействует. Мы вынуждаем пациента быть прямым и честным. Вместо того, чтобы делать его послушным или умствующим, мы велим ему падать на пол и вопить, обращаясь к родителям: «Любите меня, любите меня!» Такой подход обычно делает излишним обсуждение того, что больной чувствует по отношению к психотерапевту. Мне кажется очень простой идея о том, что если больной переносит свои чувства по отношению к родителям, проецируя эти чувства на врача, то проецированные и смещенные чувства становятся абсолютно незначимыми для лечения невроза. Решающее значение имеют только и исключительно ранние исходные чувства по отношению к родителям. Переживание этих чувств устранит и невроз и перенос.

Когда пациент страдает от первичной боли, он ожидает облегчения от психотерапевта. Он хочет, чтобы врач стал добрым отцом или доброй матерью. Обычно он действует так из желания превратить врача в хорошего родителя, точно также, как он желал добиться любви от не любивших его родных отца и матери. Но теперь врач может стать тем добрым, заботливым, внимательным, слушающим родителем, иметь которого пациент всю жизнь так жаждал. Так «работает» невроз. Невроз удерживает больного от чувства, какое он не получил от родителей. Мы должны помнить, что больной обычно обращается за помощью, потому что его действия, направленные вовне, не

приносят желаемого результата. Но в кабинете психотерапевта больному может стать легче. Если психотерапевт готов помочь участием, теплом и добрым советом, он, тем самым, побуждает больного к «позитивному» переносу. Так как я считаю, что перенос есть форма проявления невроза, то думаю, что заниматься чем‑либо, кроме понуждения пациента к переживанию первичной боли, значит оказывать ему медвежью услугу.

Пациент часто «влюбляется» в своего психотерапевта, потому что этот последний дает больному то, чего он подсознательно всегда добивался своим невротическим поведением. Неважно, как выглядит психотерапевт, насколько он привлекателен — он — авторитет, который добр и умеет внимательно слушать. Поэтому нет ничего удивительного в том, что больной, у которого в течение всей его жизни не было ничего, застревает у психотерапевта на много лет — дело в том, что пациент, по его мнению, обретает в лице врача «доброго родителя». Больные хотят играть в психотерапевтическую игру и годами занимаются ин- сайтами и слушают объяснения — все это только ради того, чтобы дольше оставаться с умным, заинтересованным и тепло относящимся к нему психотерапевтом. На мой взгляд, последнее, что нужно больному — это обсуждение переноса. Но субъективно больной желает укрепления отношений с психоаналитиком. Пациент может обсуждать перенос и считать это своего рода обязанностью, но я считаю, что в основе здесь лежит желание солгать, не говорить ни слова правды, не объяснять тот или иной аспект поведения, но только желание купаться в доброте и сочувствии.