Первобытное искусство. Художественная обработка твердого и мягкого камня

Анна Завадская пишет: «Относительно всех прочих изображений подобного рода, скопированных или привезенных в Европу, мы должны сказать, что сообщения Гутчинсона и Бюттнера о существовании у бушменов перспективных изображений основываются на недоразумении. Отдельные животные, начертанные в виде силуэтов, представляются совсем в профиль. Чтобы убедиться в этом, достаточно тех рисунков, которые, благодаря Голубу, поступили в Венский придворный музей и коллекцию Карлсруе».

Разберем рисунок на потолке Альтамирской пещеры – одно из изображений бизона (рис. 1.32). Он относится к так называемому мадленскому периоду, то есть к концу эпохи верхнего палеолита, ему не менее двадцати тысяч лет. Смелыми, уверенными штрихами, в сочетании с большими пятнами краски, передана монолитная, мощная фигура зверя, с удивительно точным ощущением его анатомии и пропорций. Изображение не только контурное, но и объемное: сразу виден крутой хребет бизона и все выпуклости его массивного тела. Рисунок полон жизни, упругость коротких крепких ног, ощущается готовность зверя ринуться вперед, наклонив голову, выставив рога и исподлобья глядя налитыми кровью глазами. Это не элементарный рисунок. Его «реалистическому мастерству» мог бы позавидовать современный художник-анималист.

«…В конце концов, это не должно нас удивлять. Ведь в пределах своего образа мыслей, своих занятий, своего кругозора первобытный человек должен быть великим мастером – иначе как бы он смог выстоять в условиях жесточайшей борьбы за существование, окруженный враждебными силами природы, слабый, без когтей и клыков, почти безоружный?» [15, 16, 17].

Навыками, жизненно необходимыми человеку каменного века, были и навыки ручного труда – искусных манипуляций руки. Разве современный человек смог бы охотиться на свирепого носорога или мамонта с помощью кремневого копья? Если присмотреться к орудиям труда пещерного жителя, хотя бы к его костяным иглам, то видно, какая это была утонченная и искусная работа. Рука такого мастера была уже поистине мудрой: она прошла великую школу труда. Искусность руки и меткость глаза дали возможность создавать великолепные, мастерские изображения. Но сказать, что они ни в каком отношении не примитивны, было бы тоже неверно. Примитивность сказывается, например, в отсутствии чувства общей композиции, согласованности. На потолке Альтамирской пещеры нарисовано около двух десятков бизонов, лошадей и кабанов; каждое изображение в отдельности превосходно, но как они расположены? В их отношении между собой царит беспорядок и хаос: некоторые нарисованы вверх ногами, многие накладываются одно на другое. И никакого намека на «среду», «обстановку». Тут действительно возможна какая-то аналогия с рисунками маленького ребенка, которые он наносит вкривь и вкось и не пытается согласовать их с форматами листа. Видимо, само мышление первобытного человека, очень натренированное в одном отношении, беспомощно и примитивно в другом – в осознании связи. Он пристально вглядывается в отдельные явления, но не понимает их причинных связей и взаимозависимостей. А если он не понимает, то и не видит – поэтому его композиционный дар еще в зачатке. Но главным образом примитивность сознания первобытного «художника» проявляется в чрезвычайной ограниченности сферы его внимания. Он изображает только животных, и только тех, на которых он охотится (или которые охотятся на него самого), то есть лишь то, с чем непосредственно связана его борьба за жизнь.

Естественно, что наш ответ на эти вопросы может касаться лишь рассматриваемого периода истории и примитивности.

Приведем один действительно имевший место случай. Французский ученый А. Лот рассказывает, что долгие годы мимо великолепных изображений в Сахаре ездили и туземцы и европейцы, но не видели их. А. Лот пытался внушить интерес к петроглифам своему проводнику, туарегу Джебрину, но особенно не преуспел. «При взгляде на изображения каких-то рогов, – рассказывает Лот, – в лучшем случае для него было ясно, что они принадлежат быку или антилопе… Однажды, обнаружив фреску со слоном, я попытался ему разъяснить, как выглядит это могучий зверь: «Вот тут, Джебрин, голова, тут хобот, а вот клыки, видишь?» Но Джебрин ничего не понял, хотя изображение и было очень четким» [21, стр. 44].

А. Лот объясняет эту странную слепоту тем, что этот туарег никогда в жизни не видел ни слонов, ни запряженных лошадьми колесниц, и поэтому рисунки были ему неинтересны. Но как же быть с изображениями быков и антилоп – животных, хорошо знакомых Джебрину по странствиям в Судане? Они в равной степени не произвели на него никакого впечатления.