Первобытный менталитет

Однако точка зрения, на которой основывают свои суждения чернокожие, совершенно иная. Мысль о том, что мы называем ядом, не определена в их сознании отчетливо. Без сомнения, они по опыту знают, что некоторые отвары способны убить того, кто их выпьет. Однако механизм отравления им неведом, и они не стараются его узнать; они даже не подозревают о его существовании. По их мнению, если эти отвары могут быть смертельны, то потому только, что они — средство мистических сил, как и употребляемые ими при болезнях лекарства; вся их эффективность объясняется именно таким способом. «Их снадобья оказывают свое действие, — пишет Нассау, — не так, как наши, то есть не благодаря определенным химическим свойствам, но благодаря наличию духа, любимым средством воздействия которого они являются». Со своей стороны, Кингсли сообщает: «В любом совершаемом действии дух воздействует на дух болезни». Точно так же обстоит дело и с ядом испытания. Чернокожие не имеют понятия о его подлинных качествах: они думают лишь о его мистическом и немедленно проявляющемся свойстве. «Они не рассматривают его как яд, — верно замечает Винтерботтом, — поскольку они не считают, что он окажется смертельным, если его выпьет невиновный человек»[11]. Это нечто вроде мистического реактива, и в качестве такового он безошибочен. Туземец столь убежден в этом, что часто перед испытанием не принимает никаких мер предосторожности. Он не станет пользоваться имеющимся у него правом следить за приготовлением яда, он не станет проверять, не слишком ли значительна доза, не чересчур ли густа жидкость и т. п. К чему? Ведь питье действует, так сказать, не материально, а духовно. Неважно, если проглотишь его немного больше или немного меньше. Не от этого ведь зависит результат испытания. «Обвиняемый, говорят, может влиять на выбор того, кто составляет яд; однако столь сильна вера в ордалию, что туземцы считают не имеющей значения подробностью то, что яд будет приготовлен тем или иным человеком»[12].

II

До сих пор ордалия казалась магическим действием, предназначенным установить, и притом без возможных сомнений, виновность или невиновность обвиняемого. Способ достижения этой цели, постоянно применяемый в определенных обществах, поражал воображение большинства наблюдателей, и именно о нем они почти исключительно упоминают, не упуская случая одновременно выразить свое удивление и негодование. Однако ордалию используют и в иных обстоятельствах, где она не имеет ничего общего с судебной процедурой. «Нередко, — сообщает Бентли, — туземцы прибегают к ордалии ядом, чтобы принять решение и в других делах. Одна молодая женщина, ныне живущая совсем близко от нашей станции в Ватене, несколько лет тому назад, когда болел ее дядя, выпила нкаса, чтобы определить, вылечится он или нет. В то время ей было только двенадцать лет»[13]. В этом же самом районе ордалия с использованием кипящей воды также служила для получения медицинского прогноза. «Знахарь ставит на огонь котел, наполненный водой и другими ингредиентами, и, когда она закипает, погружает туда свою голую руку и вынимает ее невредимой, чтобы показать, что в этом состоит закрепленная за его должностью привилегия; затем он бормочет над этой водой свое окаянное заклинание и приказывает ей ответить, должен больной умереть или нет; тогда, вновь окунув руку в кипящую воду, он вынимает ее обожженной — и это знак верной смерти; но если она невредима, то совершенно ясно, что больной поправится»[14]. Разве в обоих этих случаях ордалия — это не форма гадания, очень похожая на те, что были описаны в предыдущей главе? И не следует ли ее интерпретировать в том же смысле?