Первое апреля — один день весны

Бежит и бежит дорога. Бежит навстречу солнцу и теплу, которых с каждым километром пути все больше и больше. Рыхлее, зернистее снег в лесах. Глубже лужи. Шумнее ручьи, суше полянки и пригорки. Вот уже кое-где мелькает еле заметная травка. Вон возле ствола осины папоротник вылез, а среди старых пеньков желтеют корзиночки мать-и-мачехи. Ну, а если с машины сойти да повнимательнее посмотреть — и подснежник найдешь, и голубую перелеску, и медуницу, и хохлатку, и первую бабочку-пяденицу встретишь!

4

Конечно, весна всюду чувствуется. И в городе чувствуется, и на загородных дорогах, и в лесу.

Всюду оживает природа, и люди, под стать ей, радуются.

И все же нигде так весны не понять, не почувствовать, как в деревне.

Для деревни весна — не смена одежды, не хмель свежего воздуха в голове, не беззаботная радость и нетерпеливое ожидание положенного отдыха. На это у деревни и поздняя осень есть, и зима, хотя в любую пору дела здесь всем хватает. Известно, что молоко пить и мясо есть люди круглый год хотят, и чтобы хлеба было вдоволь — люди привыкли. А раз так, то ни зимой, ни весной деревне дремать не положено, ни летом, ни осенью ей нет отдыха.

Как передремал лишнее — сам на себя пеняй и другие на тебя пенять будут. Эта дрема и в самой деревне аукнется и в городе — в магазинах.

У Гошки, ясно, по малости лет таких мыслей не было, когда подъезжали они с отцом к деревне Голубинка. Да и какие у него могли быть мысли, если в деревне-то Гошка, по существу, никогда не был! Коров и тех на картинках только видал! Ведь дача, где они прежде жили, — не деревня. Это был поселок, населенный такими же дачниками, как Гошка, и вокруг на много километров тянулись такие же дачные поселки.

Красиво стоит Голубинка, на высоком косогоре. Слева лес, видно, большой — края его не достанешь глазами. Справа — сосны и елки малой рощицей. Деревня вынесла свои дома между лесом и рощицей как бы специально, напоказ: мол, глядите, люди приезжие и по дороге проезжие, на нас, голубинских. Вот как мы на земле стоим — красиво и прочно!

Дома многие в Голубинке и впрямь голубые. То ли синькой выкрашены, то ли еще какой небесной краской, но со стороны глаз радуют.

— Это здесь давно так повелось, — объяснил отец. — Бабка твоя рассказывала, что и в молодость ее в Голубинке дома в синий цвет красили.

Бабку свою Гошка знал по единственной фотографии в альбоме. Да еще по разговорам о том, что вскоре после смерти избу ее спалило грозой.

Представить бабушку молодой Гошке было трудно. Наверно, это было очень-очень давно.

— А ты здесь жил? — спросил Гошка.

— Немного, года два, говорят, как родился. Мы в городе жили с отцом нашим, значит, с дедом твоим…

Они подъехали к большому мосту.

— «Река Глубокая», — вслух прочел Гошка. — Вот покупаемся!

— Купаться здесь летом хорошо, — сказал отец. — Не утонешь! По пуп всю речку перейти можно. Одно название «Глубокая»!

Сейчас река казалась широкой, внушительной. Лед еще не сошел, но по краям река разлилась талыми водами, вплотную подходившими к косогору, на котором стояла деревня, и к лесу с противоположного берега. В середине реки на льду еще виднелись лыжни и лунки.

Около одной из лунок сидел неизвестно как попавший сюда через водные преграды рыбак с удочкой и книжкой. Может, он так и сидит здесь с зимних времен и не видит, что весна настала и вот-вот реку вскроет?

Миновав мост, отец вышел из машины и стал прикидывать, как лучше подъехать к деревне:

— Зимой все не так было. А сейчас по этой грязи, пожалуй, и не проберешься.

Пришлось справиться у прохожих. Лишь третий наконец объяснил:

— А вы вперед проезжайте. Метров триста. Там дорога в Голубинку как раз через лес. Отменная дорога. Проедете!

«Отменная дорога» оказалась не совсем отменной. Распутица и грузовики сделали свое дело: разбили дорогу как могли. Отцу пришлось порядком покрутить баранку, чтобы не засесть.

В лесу стояла сырая, промозглая прохлада. Пахло прелой листвой, мхом, хвоей. Птиц в лесу пока не слышно, а может, они просто остерегаются дороги! Только тяжело прошумел крыльями взлетевший с ближней ели ворон да где-то вдали раздалась барабанная дробь дятла.

Дорога стала светлеть — впереди появилось солнце. Лужи блеснули в его лучах. Молодая сорока испуганно взлетела с дороги, спугнув стайку воробьев. Воробьи тут же возвратились, но услышали шум машины и опять подались в сторону, чтобы переждать. Хоть и не ахти какая штука идет, а все же машина. Лучше не рисковать!

— Кажется, выкрутились! — сказал облегченно отец, когда они выбрались из леса на относительно сухую часть дороги.

Теперь слева лежали бесконечные поля, покрытые довольно заметной зеленью озимых. В двух-трех местах женщины разбрасывали лопатами остатки снега, притаившегося возле кустарника и в канавах.