Первое апреля октября

Рот у мамы, когда она кричала, оказался квадратным и очень некрасивым. Не знаю, как я раньше этого не замечал. Я спросил у неё, чья она мама — моя или жены. Она ответила, что к великому счастью не моя, потому что никогда не смогла бы простить себе, что родила на свет убийцу и мразь.

Я ударил её ножом в некое подобие клапана для затравки воздуха, который находился у неё под затылком. Как я и ожидал, не моя мама быстро сдулась и прекратила кричать, и рот у неё перестал быть квадратным и снова превратился в полоску, как у всех нормальных людей. Определённо, она была сумасшедшей, как и дочь, которую родила. Тут мне пришло в голову, что она могла быть беременна ещё одной дочерью, если переселение душ и реинтрафрукция не пустые теории. Я тщательно ощупал её живот и нашёл его достаточно большим, чтобы с уверенностью сказать, что да, не моя мама беременна моей женой.

Вставала дилемма: принимать роды или убить мою жену в зародыше, чтобы оборвать кармическую нить. В конце концов, поскольку мама не тужилась и вообще не обращала на меня никакого внимания, то на оба случая оставалось одно решение — кесарево сечение.

За кесаревым сечением меня и застали соседи, сбежавшиеся, как они уверяли на крик не моей мамы. Я сказал им, что моя мама никогда не позволяла себе кричать и не кричала даже в те минуты, когда я исходил из неё, повреждая слизистую, растягивая сухожилия, разрывая промежность, отфыркиваясь и отплёвывая околоплодные воды — исходил во всём величии своего почти двухметрового роста, чтобы никогда уже не вернуться в лоно небытия.

Но они не слушали меня.