Первое чудо

– Просто, – сказал Вадим, – у американцев нет таких вершин, которые были бы достойны имени президента. Самая высокая, Мак-Кинли[3], чуть больше шести тысяч, и та на Аляске.

– А может, Мак-Кинли – это как раз их президент, из первых, а? – предположил Володя-большой.

– Ладно, мужики, хватит трепаться на скучные темы, – сказал Серж.

– Тем более, – помог ему Борис, – что от нас тут ничего не зависит. Да и вообще, мне не жалко, пусть называют Владимиром Ильичем хоть проспект, хоть гору…

Не участвовавший в разговоре Степан полулежал на трех рюкзаках с закрытыми глазами и пытался усилием воли изменить свое настроение, справедливо полагая, что мучивший его последние два с половиной часа приступ горной болезни был вызван состоянием души, а не тела. Лежать, конечно, было нетрудно; но стоило ему подумать о том, что надо встать, надеть за спину тяжеленный рюкзак и тащиться вверх, как его прошибал холодный пот. Перед глазами Степана закружились крохотные точки звезд в черной бездонной пустоте Вселенной, и он попытался определить свое место в ней: микроскопическая пылинка, срок существования которой – ничто по сравнению с Вечностью, одна из миллиардов на затерявшейся среди звезд крохотной планете. Кому интересно самочувствие этой пылинки, на что оно может повлиять, что может сделать эта пылинка за такой короткий срок? Нет, представить себе всю степень своей ничтожности Степан так и не смог. Вытесняла это видение из головы другая картинка: он парит в невесомости в звездной взвеси, вполне в состоянии дотянуться рукой до любой звезды, и держит на ладони своей руки голубой шар размером с яблоко – Землю. Такой красивый! Голубые пятна – зеркальные, скользкие на ощупь, желто-зеленые – шершавые, и те вершины, о которых как раз шел разговор между Константином и остальными, пальцами ощущались как маленькие пупырышки на кожуре апельсина. Вся жизнь на Земле зависит от того, насколько он, Степан, будет бережно относиться к этому голубому шарику, данному ему на хранение.

«Интересная интертрепация», – подумал Степан и вдруг обратил внимание, что сухость во рту и дрожание в коленках исчезли. Но это лежа; он попробовал подняться намеренно резким движением и ощутил вполне ожидаемое головокружение, но не большее, чем мог вызвать разреженный горный воздух. Его попытку никто не заметил. Тогда он запел:

– Ты помнишь, как все начиналось?
Все было впервые и вновь.

– Как строили Хижину, как нам мечталось, – отозвался Вадим, – Под завыванье ветров.

– Как дружно рубили ступени, – поддержал еще кто-то.

– И вниз уходила земля.

Вершины нас звали, и каждый пятый,
Как правило, был у руля.

Я пью до дна за тех, кто в горы
Идет во все времена; за тех, кому повезет.
И если цель одна и в радости, и в горе,
То тот, кто не струсил, и друга не бросил,
Вершину свою найдет!

Эту песню год назад они все вместе «сочинили» за десять минут, чуть-чуть переделав на свой лад известнейшую вещь группы «Машина Времени». С тех пор пелась она часто и с удовольствием, несмотря на шероховатости рифмы. Слова о том, что каждый пятый был у руля, пришлись очень к месту, как специально сказанные про Сержа и Степана.

Исполнить второй куплет не пришлось: Зухаб, увидев, что Степан, причина вынужденного привала, уже настолько хорошо себя чувствует, что даже поет, встал, ни слова не говоря, надел свой маленький рюкзак и пошел вперед. Догоняя Степана, почти каждый хлопнул его по плечу, говоря примерно одно и то же:

– Ожил наконец! А мы уже думали, что ты с Зухабом собрался возвращаться.

5

Попрощавшись на перевале с проводником – он удостоил всех единственным кивком головы и пробурчал себе под нос что-то вроде: «Пусть вас всо было хорошо», – они несколько километров спускались к долгожданному ущелью Акталлу, которое начиналось глубокой трещиной. На поиски места для спуска на его заваленное обломками крупных и мелких камней дно ушел еще час. Зато находка казалась удачной: метрах в тридцати ниже обрыва, на котором они находились, начинался уступ шириной в разных местах от одного – полутора до пяти – шести метров, плавно спускавшийся дальше в ущелье, где дно было шире и не так завалено камнями. Рашид, опустившись метров на пять, крикнул вверх:

– Серж! Здесь на метр правее отличная ручка[4]. Когда я опущусь, перемести веревку, хорошо?

Когда внизу было уже семь человек, с восточного от перевала склона горы, покрытого снегом, донесся звук, похожий на шорох от передвигаемого по шершавой ткани предмета. Володя-большой уже скрылся под обрывом.

– Андрей, быстрее, – как-то нервно скомандовал Степан, оглянулся и, помедлив секунду, начал зачем-то снимать рюкзак.