Первое чудо. Беседы о браке и семье

Человек проходит несколько этапов своей жизни духовной и вначале радуется о том, что он познал Господа. Он сперва живет горячо и огненно, пытается много молиться. В это время, если он молод, его посещают мысли о монашестве. У него возникает целый комплекс вопросов и проблем, поскольку далеко не все понимают его. Это большая боль и бескровное мученичество, когда ты узнал Христа, а твои родные Его еще не узнали. У тебя уже есть цель в жизни, а у них все еще нет. Человек горит светлым огнем и хочет всем рассказать о Господе, со всеми поделиться радостью. Это очень полезный период жизни. Внутри этого периода приобретается опыт того, что невозможно достучаться снаружи ни к кому, пока Христос изнутри к человеку не достучался. Вот вы пришли к Господу, уверовали, а у вас еще 10 друзей есть, которых вы любите, как душу. Вы с ними прожили долго, может, воевали или строили, как у Ремарка в книге «Три товарища». Вы — не разлей вода. Но вы пришли к Богу, а они еще нет. И вы приобретаете первичный болезненный опыт, когда вы стучитесь к ним, а они вас не понимают. «Чего ты хочешь от нас?» Эту ситуацию нужно испытать человеку, чтобы знать: наши возможности ограничены. То есть, мы можем сказать слово о Боге, но поймет ли человек, зависит не от нас, а от того, есть ли уже внутри у него Тот, Кто даст понять ему наши слова, слышимые снаружи. Если Христа в человеке нет, если в сердце не говорит с нами Тот, Который делает для нас внятными слова, звучащие снаружи, то это — бесполезный труд, так сказать, гром, гремящий над головой мертвого. Мертвый не встанет и не перекрестится.

Итак, на первом этапе духовной жизни мы радуемся о великой встрече с Господом и скорбим оттого, что не весь мир с нами вместе пережил эту встречу. В это время очень опасно привыкнуть к осуждению людей и к личному превозношению. Ведь рано или поздно должен наступить период, когда человек перестанет радоваться о своей вере и осуждать людей, а, напротив, начнет скорбеть о себе и снисходительно смотреть на окружающий мир. Все те, кого мы называем святыми, делали именно так, не правда ли? Они скорбели о людях, жалели их, а судили строго только себя. Это не приходило к ним сразу, нет. Но они постепенно врастали в ту область веры, где видны только твои грехи, где ближний всегда лучше тебя самого. Нам тоже путь лежит в эту, не в другую сторону.

Как все вы знаете по себе, человек со временем начинает постепенно притухать и давать погасать первому огню. В Апокалипсисе есть такие интересные слова. Господь говорит: Имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою (Откр. 2:4). Бывает, что мы забываем свою первую любовь, и вера превращается во что-то привычное, знакомое. Мы можем обрасти какими-то фарисейскими комплексами по отношению к тем, которые ничего не знают, а мы уже, дескать, знаем. Мы уже, так сказать, разбираемся, где стихира на стиховне, а где тропарь на благословение хлебов. Уже службу знаем, уже батюшек знаем по именам. Телефоны их есть в нашей телефонной книжке, можем позвонить и проконсультироваться по вопросам высокодуховным и мало кому понятным. Мы уже набрались сленга церковного вроде словечек «ах, искушения», «ах, простите, благословите». Мы уже превратились в смиреннословящих. «Будем смиренны, братья, но не будем смирен-нословны», — сказал некто мудрый. То есть не будем наполнять свою речь избытком смиренных слов. Когда звучит слово, солью не осоленное, то оно действительно неприятно слышится.

Так вот, когда мы привыкли к вере, нам полезно бывает что-нибудь такое испытать, что чувствуешь — еще немножко, и я погибну или веру потеряю. То есть человек должен пройти через какой-то кризис внутренний, обязательно. Нам это надо, и Бог этого хочет. Он срывает с наших лиц прилипшие и приросшие маски, чтобы смотреть нам в живые и настоящие глаза, а не в искусственные. Незакалеиная вера стоит очень дешево. Если тебя за веру не били, ты не болел, не оставался один на один с собой, или грехи к тебе не возвращались старые, злые за то, что ты их однажды прогнал, и ты не мучился с ними, как с полчищем сорвавшихся псов с цепи, или еще чего-нибудь другого не было, то за веру твою дорого дать нельзя. Не обожженный в печи горшок так и останется сырой глиной, и никто в него молока не нальет.