Первое дело Аполлинарии Авиловой

— Зачем ты не посоветовалась со мной?! Это очень опасно, и я против того, чтобы подвергать дочь смертельной опасности. Нужно заявить в полицию, что ты готова отдать им дневник, и пусть сами ловят на живца. Без моей дочери.

— Нет, — заупрямилась я. — Я не отдам дневник Владимира. Это последнее, что осталось от него.

— Ну, хорошо, — согласился отец. — Только пообещай мне, что до того, пока не придет Черский с ответом, ты будешь находиться здесь и не выходить из дома.

— А когда он придет?

— Не знаю, но обещал скоро. Всего хорошего, доченька, мне пора, — он поцеловал меня в лоб и вышел. А я осталась.

Вот со скуки написала тебе такое длинное-предлинное письмо, словно я Нестор-летописец.

Пойду, проведаю Настю, она, наверняка, уже вернулась из института.

До свидания, Юлия.

Твоя далекая подруга Полина.

P.S. Перечитала письмо и поняла: кажется, я знаю, кто убийца. Если отбросить в сторону эмоции «Ах, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», то в результате остается только один подозреваемый. Но надо все тщательно проверить, иначе возведу напраслину на человека. Завтра же расскажу обо всем следователю, а пока прощаюсь.

Полина

Глава девятая Отпевание состоится…

Второго февраля 1890 года отошел к Господу секретарь Императорского географического общества, кавалер ордена Святой Анны первой степени, граф Викентий Григорьевич Кобринский.

Отпевание состоится пятого февраля в женском монастыре Успения Богородицы в 11 часов утра.

Царство Небесное, вечный покой новопреставленному рабу Божьему.

* * *

Мария Игнатьевна Рамзина — Лазарю Петровичу Рамзину.

Дорогой мой племянник Лазарь Петрович! Пишет под мою диктовку Глафира Саввишна, так как я лежу и сил нет встать от горя, обрушившегося на меня. Себя виню, нет мне прощенья, что принудила Викентия Григорьевича приехать ко мне, глупой. Был бы он сейчас жив и здоров, хоть бы и далеко от меня.

Но он умер. Погиб нежданно, в одночасье. Никто не слышал как? Подлая рука убийцы нанесла страшный удар. Внезапно я осиротела, лишь плачу и молюсь, снова плачу и снова молюсь…

Викентий Григорьевич был необыкновенным человеком. И только сейчас, потеряв его, как когда-то потеряла мужа, я могу признаться — только его я любила всем своим сердцем.

И еще: он многое прощал. Когда он вернулся из Китая, я была уже выдана замуж, и Викентий только прислал мне свое благословение. Может быть, поэтому он никогда не женился, не мог забыть меня, грешницу.

Обращаюсь к тебе, Лазарь, с просьбой. Я намереваюсь похоронить Викентия Григорьевича на Варсонофьевском кладбище, рядом с могилой моего мужа, твоего дяди. Он был одинок, родственников не было, жены тоже. Всего себя отдавал службе на благо Отечества. Поэтому прошу тебя, во избежание всяческих недоразумений, будь моим стряпчим, дабы во всеоружии я смогла принять любые нападки.

Жду тебя с Полиной в церкви, попрощаемся с Викентием Григорьевичем. Я любила и буду любить его, я всегда буду помнить моего ненаглядного Викешу. Дай Бог ему Царствия Небесного.

Постараюсь воспрять духом к отпеванию. Ответ перешли с моим посыльным.

Твоя родственница

Мария Рамзина.

* * *

Анастасия Губина, N-ск — Ивану Губину, Москва, кадетский корпус.

Ваня, как плохо, что тебя нет со мной! Я одна, совсем одна! Столько выпало на мою долю за последнее время… Мне нужно все тебе написать, чтобы успокоиться и забыть обо всем. Для меня сейчас самое главное — вернуть любовь Полины и Лазаря Петровича. А именно ее я, кажется, потеряла навеки.

Второго февраля утром, к нам пришла Полина, вся в черном и в шляпке с вуалью. Они с Лазарем Петровичем собрались идти в церковь на отпевание графа Кобринского, убитого третьего дня. Я решила не ходить — у меня побаливало горло, и еще: я страшно боюсь мертвых. После того, как я споткнулась и упала на попечителя, меня просто в дрожь бросает при одной мысли, что я снова увижу покойника.

Полина с отцом ушли, Вере с утра дали выходной, так как потом хозяева собирались к Марии Игнатьевне на поминки и ее помощь по хозяйству была не нужна. Полина также отпустила на отпевание горничную Наташу — та очень любопытна и не упустит случая поглядеть на богатые похороны. Ой, нехорошо злословить.

Наконец-то я осталась совершенно одна. Ваня, мне так нравится оставаться дома в одиночестве! Я представляю себя хозяйкой, могу делать, что пожелаю, могу вертеться перед зеркалом и музицировать на фортепьяно. И не «хорошо темперированный клавир», а модные песенки из опереток — ноты тайком приносит в классную комнату Котова, а я у нее беру на день-два за сливочную помадку — она их обожает, а я не ем.

Поэтому, как все ушли, я сначала примерила все шляпы Полины и взяла ее театральную сумочку. Но тут в дверь постучали, и я побежала открывать.

К моему удивлению, на пороге стоял Иван Карлович Лямпе, наш ботаник. Приподняв шляпу, он улыбнулся в некотором замешательстве, увидев меня, и сказал:

— Доброе утро, м-ль Губина. Лазарь Петрович дома?