Первое дело слепого. Проект Ванга

– Я вовсе не об этом говорю, – хмурясь, сказала Ирина. Глеб заметил морщинку у нее между бровей и подумал, что пора немного ослабить напор и отступить на заранее оборудованные запасные позиции, пока не начался массированный артобстрел. – Я как раз хотела сказать об этой свадьбе. Неужели ты не понимаешь, что свадьба сейчас волнует ее в последнюю очередь? Неужели ты действительно думаешь, что она затеяла все это только ради того, чтобы не остаться старой девой? Плохо же ты знаешь женщин!

«Золотые слова, – подумал Сиверов, обмакивая оладью в сметану. – Но я не одинок. Кто в этом мире может с уверенностью утверждать, что знает их хорошо? Только самоуверенный болван».

– Мммм, – промычал он с набитым ртом, – вкусно!

– Слава богу, – сказала Ирина, – желудок у тебя действительно как у страуса. Так вот, если бы ей надо было просто выскочить замуж, она бы нашла себе другой вариант. Менее сумасшедший и более выгодный.

– Пожалуй, – согласился Глеб. Все, о чем сейчас говорила Ирина, он знал с самого начала: Ниной Волошиной двигала любовь, поскольку только она способна заставить человека поверить в чудо и толкнуть на истинное, безоглядное, безрассудное самопожертвование. Он снова подумал о Грабовском, и аппетит пропал. Еще Глеб пожалел, что времена святой инквизиции остались в прошлом: тогда разобраться с господином ясновидящим было бы проще простого. За такие вещи действительно надо отправлять на костер, независимо от того, способен человек совершить обещанное чудо или это только болтовня ловкого, умеющего быть очень убедительным проходимца.

– Богохульство, – сказал он, откладывая в сторону вилку и протягивая руку за сигаретами. – Кощунство. Надругательство над памятью мертвых и чувствами живых…

Ирина отобрала у мужа пачку и закурила сама.

– Сначала поешь, – сказала она строго и сразу же вернулась к избранной теме. – А вот Грабовский утверждает, что с точки зрения морали его работа мало чем отличается от работы врача-реаниматолога.

– Он вообще много чего утверждает, этот ваш Грабовский, – ответил Сиверов и, протянув через стол руку, ловко выхватил у Ирины сигареты. – Интересно, откуда он взялся, такой разговорчивый? Не было, не было, и вдруг на тебе – нарисовался! Твоя Нина хотя бы понимает, в какое положение она себя ставит?

– Ей безразлично, что о ней станут говорить, – твердо ответила Быстрицкая, и было видно, что она целиком и полностью одобряет подругу.

– Просто она учла не все возможные темы таких разговоров, – возразил Глеб. – Говорить ведь могут не только в глаза или за спиной, но и над могилой! В траурном митинге, на мой взгляд, хорошо одно: виновник торжества не слышит, какой бред несут о нем присутствующие.

– Что? Ты о чем это?.

– Допустим на минутку, что Грабовский – мошенник. Согласись, это представить намного легче, чем то, что он действительно умеет воскрешать мертвых. Он обещает вернуть Нине жениха, который, по его словам, убит. Максим Соколовский скорее всего действительно умер – своей смертью или насильственной, в данном случае несущественно. Существенно другое: что станет делать наш экстрасенс, получив деньги? Если он мошенник, воскресить Соколовского у него кишка тонка. История так или иначе выплывет наружу, и придется как минимум вернуть деньги. Это же очевидно! В таком случае зачем вообще затевать это безнадежное дело? А вот если Нина, заплатив ему, как-нибудь тихонько исчезнет, это уже совсем другой коленкор. А что? Получила жениха с полной амнезией и поехала выхаживать его на свежем воздухе, в деревне, вдали от шума городского… Или умерла от сердечного приступа, не выдержав такой радости. Чудо ведь все-таки, а не фунт краковской колбасы…

Ирина уронила с кончика сигареты длинный столбик пепла и, спохватившись, сделала затяжку – наверное, вторую с тех пор, как закурила, хотя сигарета у нее в руке уже почти истлела.

– Это невозможно, – пробормотала она.

– Ты и вправду так думаешь? – переспросил Глеб. – А воскрешение из мертвых, по-твоему, более вероятно, чем убийство из корыстных побуждений?

– Ты прав, – сказала Ирина, помолчав. – Все бабы – дуры. Да какие!

Получив это признание, Сиверов почему-то не испытал удовлетворения. Он курил, задумчиво размазывая вилкой по тарелке остатки сметаны, под любопытным взглядом идущей на убыль луны, которая, взойдя над крышей соседнего дома, нескромно заглядывала в кухню через неплотно зашторенное окно.

– О чем ты думаешь? – негромко, словно боясь помешать, спросила Быстрицкая.

– Да, в общем, ни о чем, – рассеянно ответил Глеб.