Первое дело Василисы Потаповой

Теперь предстояло решить, кому нанести визит сначала – Луньковой или Марине Захаровне. Поколебавшись, я выбрала Радкину мать. Во-первых, Зимина жила в соседнем доме, а во-вторых,ей почти наверняка позвонили вчера из милиции и сообщили об убийстве зятя и состоянии дочери, а потому она, скорее всего, не спала.

Я оказалась права лишь наполовину. Марина Захаровна действительно не спала, но об убийстве Сергея и помещении Радки в спецбольницу не знала. Выслушав меня, она вцепилась в брошь, приколотую у ворота платья, и переменилась в лице так, что на какую-то секунду мне даже стало ее жалко. Пока она не пробормотала себе под нос: "Я так и знала, что эта истеричка плохо кончит. Проклятые отцовские гены!"

У меня мелькнула мысль: уж не ослышалась ли я? На моей памяти мадам Зимина отзывалась о Радкином отце исключительно в превосходной степени. Его всю жизнь приводили Радке в пример, добавляя, впрочем, что такого совершенства ей все равно не достичь, к нему можно лишь стремиться. Я, конечно, догадывалась, что Марина Захаровна привирает, но до сих пор полагала, что это самообман, обычное стремление идеализировать дорогого человека, который ушел слишком рано. А теперь… теперь я даже не знала, что и подумать.

Но тут Марина Захаровна опомнилась и натянула привычную маску прохладной сдержанности.

– Извини, Василиса, я немного не в себе. Ты не знаешь, что в таких случаях принято делать?

– Нанимать адвоката, но это уже сделано. Лидия Борисовна сейчас пытается добиться свидания с Радмилой. Она позвонит мне, как только будут новости.

– Наверное, я должна тебя поблагодарить? Прости, я совершенно непозволительно растерялась.

– Благодарить меня не за что. Радмила – моя подруга. Но мне хотелось бы с вами поговорить.

– Да? О чем? О боже, я веду себя как дремучая деревенщина. Проходи, пожалуйста. Сюда, в гостиную. Присаживайся. Я тебя слушаю.

Поколебавшись, я выбрала самую простую тактику – прямоту.

– Марина Захаровна, я не верю, что Рада убила мужа, и собираюсь найти того, кто это сделал.

– Вот как? И каким же образом?

– Задавая разным людям разные вопросы. У меня есть подозрение, что убийца намеренно действовал так, чтобы в смерти мужа обвинили Радмилу. Поэтому мне необходимо знать, у кого есть причины ее посадить. Кто может до такой степени желать ей зла? Кому выгодно, чтобы ее сочли психопаткой и убийцей?

– Боюсь, что ничем не могу тебе помочь. Ты же знаешь, Радмила не посвящает меня в свои дела. Я понятия не имею, с кем она якшается и каким подонкам могла перейти дорогу.

– Но три года назад она жила здесь, с вами. Возможно, вы сумеете припомнить, с кем она общалась тогда. Кто захаживал к ней? С кем она имела обыкновение болтать по телефону?

Марина Захаровна покачала головой.

– Не помню. Время от времени появлялась эта несносная особа с завидущими глазами… как же ее?.. Ваша одноклассница.

– Лунькова?

– Вот-вот. А больше никого не помню. Были какие-то мальчики, по-моему, всякий раз – разные. Захаживала еще одна блеклая девица… если я ничего не путаю, они вместе с Радмилой готовиись к сессии. Ну, и болтали, разумеется. Так, пустой никчемный треп. Я даже приблизительно не могу вспомнить о чем. Если моя и дочь и вела с кем-то серьезные разговоры, то не при мне. Меня она давно уже не пускает в свою жизнь.

– Понятно. А с кем-нибудь из родственников она общалась?

– Нет у нее родственников, кроме меня. Мои родители умерли, когда Радмиле было четыре года. Один за другим: сначала мама, через три месяца – отец. Братьев и сестер у меня нет. У мамы был брат, но погиб еще в войну, от голода. А отец был единственным ребенком, его отца и моего деда репрессировали, когда папе и года не испонилось. От бабушки вся родня отвернулась, поддерживать отношения с женой "врага народа" считалось опасным. Так что если у меня и есть где-то троюродные родственники, то мне о них ничего не известно. Радмиле – тем более.

– А ее родные со стороны отца?

Марина Захаровна резанула по мне острым взглядом.

– Они даже не подозревают о ее рождении. Неужели Радмила тебе не рассказывала? Мы с Георгием вместе учились. Полюбили друг друга, подали заявление в загс. И тут его внезапно отчисляют из университета и велят в сорок восемь часов покинуть страну. Он пытался выяснить, что ему инкриминируют, но с ним просто не стали разговаривать. Подозреваю, что дело в каких-то службистских играх, ведь СССР с Югославией не очень ладили. Короче говоря, Георгия выслали, а я только после его отъезда поняла, что у нас будет ребенок. Хотела разыскать его через посольство, но папа с мамой запретили. Боялись, что меня тоже отчислят с последнего курса. В восемьдесят девятом я все-таки сходила в посольство, они послали запрос. А через месяц сообщили мне, что Георгий погиб. Разыскивать его родственников я не стала: у меня тогда уже мама болела, не до того было.

– А потом?