Отец рассказывал, что возвращаться к мирной жизни тяжело. Что война долго не отпускает, держа острым чувством грани и кажущейся простотой. Когда лишь ты, жизнь, смерть и рулетка с ее «повезет – не повезет».
Я его не понимала. До этого мгновения.
– Ты чай будешь? – вдруг спросила Юля.
– Чай? – нахмурилась я.
Такое непритязательное слово…
Это за Петром и Кириллом прислали машину, а так практически всех студентов-целителей развозили автобусами. Сначала до академии, потом по домам. И всё в сопровождении охраны.
Еще один страх, который будет преследовать. Практически пустые улицы, вой сирен и…
Люди были. Шли торопливо, словно пытались быстрее пересечь открытое место. Сутулились.
– Соглашайся, Саша, – поддержал Юлю Сергей.
Он появился незаметно. Или меня захлестнуло воспоминаниями, так что внимание было рассеянным.
– Да, только переоденусь, – попыталась я вновь улыбнуться.
Жизнь продолжалась. А то, что изменились ее условия…
Моего личного опыта для таких выводов не хватало, но если верить отцу и его соратникам, то изменение условий жизни происходило не так уж и редко. И чаще всего внезапно.
– Мы тебя ждем, – уже увереннее произнесла Юля и лишь теперь вошла в гостиную. Добравшись до дивана, села на край. Потом сдвинулась, устраиваясь удобнее.
Вроде и мелочь, но она хорошо отражала еще один постулат, для которого сегодня было самое место: люди привыкают ко всему. Чтобы убедиться, достаточно вспомнить сортировки. Первую и последнюю.
И хотя в этом случае можно говорить об уверенности, которую мы обретали, но первая сортировка с нашей стороны была подвигом. Последняя – работой. Разница очевидна.
Поднималась я наверх медленно, боролась с сомнениями: идти – не идти? А может, лучше все-таки отказаться от чаепития и завалиться в постель? А если не усну, вновь и вновь переживая события последних суток? А если только задремлю и позвонит Андрей? А вдруг…
До спальни я так и не добралась. Села на верхней ступеньке, прислонилась к перилам. Изнутри рвался вой, но я прикусила губу, не позволяя себе окончательно расклеиться. Но слезы текли, холодя кожу.
Когда мы покидали госпиталь, в списке погибших было триста сорок восемь человек.
Кто-то сказал, что цифра не менялась с двух часов ночи.
В это очень хотелось верить, но…
К тремстам сорока восьми требовалось добавить тех, кто в эти сутки не смог получить своевременную помощь.
Еще одна статистика, в ответе за которую те твари, что все устроили.
– Саш… – Юля, словно ощутив мое состояние, взбежала по лестнице, присела рядом. Обняла меня, прижав к себе.
Не сдержав эмоций, я тяжело вздохнула, шмыгнула носом.
Быть сильной тяжело. Даже в том случае, когда тебя воспитывают отнюдь не как кисейную барышню.
– Видела Игоря, – неожиданно произнесла я.
– Он звонил, – подозрительно спокойно отозвалась Юля. – Предупредил, что Антон с Сашкой в оцеплении. Чтобы не беспокоилась.
На этот раз я улыбнулась без всякой натуги. Хоть это и относилась не ко мне, но забота парней была приятна.
– Он сказал, что никому меня не отдаст, – продолжая чувствовать, как по телу растекается расслабляющее тепло, поделилась я с Юлей откровениями Игоря.
– Правда?! – отстранившись, посмотрела она на меня едва ли не с восторгом. – Игореха?!
– Да, – смущенно кивнула я. – Это было так…
– …романтично. – довольно закончила она за меня.
Обстановку в тот момент трудно было назвать романтичной, но говорить об этом Юле я не стала.
Впрочем, отец упоминал и об этом. Жизнь сильнее смерти. Но понимаешь это, когда подступаешь к самому краю. Вот тогда и взвешивается все, становясь либо важным, либо – нет.
Для Игоря наши отношения оказались важными. Для меня – тоже. А все остальное…
– Охрану приставил Андрей? – лишь теперь сообразила я, с чем связано присутствие Сергея.
Направленный на меня взгляд Юли стал задумчивым. Но ответ не заставил себя ждать:
– Они с напарником в доме и двое в машине.
Машину я не заметила. И это плохо. Не потому плохо, что я чего-то опасалась. Просто настолько ушла в себя, что перестала следить за происходящим вокруг.
И хотя в данный момент это ничего не значило…
Значило! И приставленная крестным охрана это подтверждала.
– Объявили трехдневный траур. – Поднявшись, Юля протянула мне руку. Помогла встать, хоть я и не сильно нуждалась в помощи. – И комендантский час. После двадцати двух только по специальным пропускам.
С точки зрения последних событий это было логично. Но все равно давило, возвращая к мысли, что эта новая жизнь будет уже другой. И не важно, что рано или поздно в парках и на детских площадках вновь зазвучит смех. Страх останется, всплывая каждый раз, когда поблизости взвоет сирена.
– А что с учебой? – остановилась я, уже сделав шаг к двери.
Когда этот же вопрос задала в академии, ответа так и не услышала. Дежурные, как и мы, сутки на ногах.
Юля оказалась осведомленной. Но не настолько, насколько мне бы хотелось.
– До особого распоряжения все учебные заведения закрыты. А когда оно будет, это особое распоряжение… – Она пожала плечами.
Кивнув, открыла дверь в спальню.