Первое королевство. Британия во времена короля Артура

Где же тогда начало конца? Разумеется, никак не раньше 306 года, когда Константин Великий облачился в императорский пурпур в Йорке, и, вероятно, даже не в 340-х годах, когда, согласно некоторым смутным свидетельствам, его сын Констант прибыл в Британию с небольшим отрядом, чтобы проверить донесения о проблемах в провинции[59]. На некие более значительные процессы указывает хроника последнего великого римского историка Аммиана Марцеллина[60], который описывает события после узурпации власти в Западной империи Магненцием в 350–353 годах. Магненция поддерживали многие военачальники и гражданские чиновники из Британии, поэтому император Констанций II отправил из Рима в Британию некоего нотария (и отчасти — инквизитора) по имени Павел со зловещим прозвищем Катена («Цепь»), чтобы тот доставил к нему на суд предполагаемых сторонников и помощников Магненция. По словам Аммиана, Павел был излишне суров, обвинял невиновных, фабриковал свидетельства и заковывал подозреваемых в кандалы. Когда Флавий Мартин, исполнявший обязанности префекта Британии, попытался вмешаться, его самого обвинили в измене. Последовала отчаянная борьба — и Мартин покончил с собой[61]. Богослов и историк Иероним, оглядываясь назад из первого десятилетия следующего века, приводит довольно длинный перечень узурпаторов из Британии, последовавших примеру Магненция[62].

Была ли то буря в стакане воды — или признак подспудно развивавшегося недуга, нашедшего отражение в общем ощущении династической нестабильности, характерном для Западной империи в IV веке? Может быть, сам факт, что Британия — остров, порождал здесь неискоренимую уверенность в своей независимости? Как бы то ни было, политическая нестабильность не сказалась на состоянии экономики Британии, находившейся в то время на взлете: строились новые роскошные виллы и массово перестраивались старые. Не прошло и десяти лет после грубого вмешательства нотария Павла в дела провинции — и император Юлиан (361–363) отправил в Британию сотни кораблей за грузом зерна для военной кампании на материке[63]. Британия оставалась богатой — но сколько можно было терпеть бесконечные посягательства богоподобных императоров, которых в Британии никогда не видели? И если в сельской местности дела шли неплохо, то крупные города уже давно миновали пору своего расцвета. Интерес к развитию городской инфраструктуры, о котором свидетельствуют гордые надписи на форумах, термах, храмах и статуях (с указанием сумм, потраченных на их возведение), постепенно угас, горожане все больше времени посвящали личным заботам. Археологи отмечают, что в городах становится меньше зданий, потребление падает, вообще остается меньше свидетельств городского образа жизни. Власть имущие, возглавлявшие цивитаты, похоже, стали уделять меньше внимания общественным нуждам, вкладывая деньги в обустройство вилл — сельского отражения городского великолепия, – и использовали имевшиеся возможности для обеспечения своих земель, семьи и собственной местной клиентеллы, не стремясь к продвижению по государственной карьерной лестнице. Налоги в позднеимперский период все чаще собирались на местах и выплачивались натурой, а не деньгами[64]. К середине IV века экономическую жизнь провинции обеспечивали десятки мелких городов и торговых поселений, а также уменьшившиеся гарнизоны приграничных крепостей, а не кипящие жизнью столичные административные центры. Не сократились ли пределы административной политической власти на местах от уровня цивитатов, которые были скорее искусственным изобретением римлян, до более естественного уровня пагов? Не возвращалась ли Британия к присущему ей изначально состоянию разнородности?

Классическую романо-бриттскую виллу обычно представляют себе как роскошно обставленный просторный одноэтажный дом с черепичной крышей, портиками, обеденными залами, коридорами с выходами в этикетный сад во внутреннем дворе и к фамильным алтарям: воплощение социального статуса и экономического благополучия, сдержанной открытости и тщательно оберегаемой приватности. Если рассматривать такие виллы в качестве единственного критерия сельской жизни, то мы получим одномерную, линейную картину социального и экономического взлета и упадка[65]. Их окончательное исчезновение из ландшафта Британии после расцвета империи во II веке выглядит как конец истории — ее трагический финал.

Но свидетельства менее очевидных взаимоотношений городов и деревень, владельцев и обитателей поместий, сельских поселений и хуторов показывают более сложную и интересную картину жизни общества и функционирования экономики. Чем обусловлено, например, такое проявление архитектурного консерватизма, как присутствие во многих процветающих сельских поселениях больших деревянных круглых домов, традиционных для железного века? Что можно сказать о жилищах менее внушительных, чем вилла, но бо́льших, чем обычный крестьянский двор?