Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана.

Тут я получаю обильный ужин из яичницы-болтуньи (toke-mi-morgue) и обычный вечер на полу. После избавления от толпы я ищу свою грубую кушетку, и скоро я нахожусь в стране снов. Час спустя меня разбудил шум разговора. В тусклом свете примитивной лампы я чувствую несколько пар глаз прямо над собой, всматриваясь с любопытством в мое лицо; другие осматривают велосипед, стоящий у стены в моей голове.

Поднявшись, я обнаружил, что чапар-хана переполнена каравщиками, которые, в составе большого каравана на верблюдах проезжая мимо от порта Эшт на каспийском море, услышали о велосипеде и стали стекаться в мою комнату; Я слышу, как тихонько звенят большие железные колокола, когда их длинная верблюжья вереница медленно проходит мимо здания.

Дневной свет снова находит меня в дороге, полного решимости выжать всё, что возможно из раннего утра, прежде чем сильный восточный ветер, который, кажется, склонен преобладать в последнее время, начнает новые атаки на меня из своей огромной пушки.

На небольшом расстоянии я встречаю ряд из трехсот груженых верблюдов, которые еще не остановились после ночного марша. С тех пор, как я покинул Эрзерум, на дороге я встречаю множество больших караванов верблюдов, но они неизменно останавливались в дневное время. Эти верблюды рассматривают велосипед с робким опасением, просто отклоняясь на шаг или два от своего курса, когда я проезжаю мимо. Все они кажутся одинаково испуганными, так что мое продвижение вдоль линии просто вызывает легкую рябь в их ряду, как если бы каждый последующий верблюд играл в игру «делай как я». Дорога этим утром почти идеальна для езды, хорошо утоптанная верблюжьими ногами твердая гравийная поверхность, которая и сама по себе, естественно, создает отличную поверхность для езды на велосипеде. Ветра нет, и двадцать пять миль должным образом регистрируются циклометром, когда я останавливаюсь, чтобы съесть завтрак из хлеба и порцию вчерашнего омлета, который я прихватил с собой.

Проходя мимо Сеюдуна и приближаясь к Касвеину, равнина значительно расширяется и становится совершенно ровной. Видимые расстояния становятся обманчивыми, а объекты на расстоянии принимают странные, фантастические формы. Прекрасные миражи дарят иллюзию изменчивого мира со всех сторон; Мрачные стены деревень создают вид крепостных стен, поднимающихся над зеркальной поверхностью серебристых озер, а сады и рощи кажутся темными, невероятными объектами, неподвижно плывущими над землей. Столбы телеграфа, пересекающие равнину по длинной прямой линии до тех пор, пока они не перестаю быть видны на туманном расстоянии, кажутся подвешенными в воздухе. Верблюды, лошади и все движущиеся объекты более чем в миле, кажутся бредущими по воздуху на много футов над поверхностью земли. Длинные ряды насыпей канаатов пересекают равнину во всех направлениях, ведя от многочисленных деревень к далеким горным цепям. Спускаясь по склону к одному из шахтных выходов, чтобы попить, я весьма удивлен, наблюдая за многочисленными рыбами, которые плавают в воде, которая по сравнительно ровной долине течет, но медленно. Они представляют собой разновидность не имеющую глаз, похожую на найденную в Мамонтовой пещере Кентукки, тем не менее они получают мерцающий свет из многочисленных перпендикулярных шахт. Стаи диких голубей также часто посещают эти подземные водотоки, и крестьяне иногда ловят их сотнями с помощью сетей, размещенных над шахтами. Канааты здесь не кирпичные арки, а просто туннели, проложенные в земле.

Три мили сыпучего песка и камней должны быть пройдены до того, как добраться до Касвина. Тем не менее, мои обещанные шестьдесят миль пройдены, и в два часа дня я вхожу в городские ворота. Проход через несколько узких кривых улиц приводит меня к внутренним воротам, выходящим на широкую, гладкую улицу. Короткий спуск приводит меня к большой огороженной территории, в которой находятся здание таможни и прекрасный кирпичный караван-сарай. Еще один принц появляется здесь в лице чиновника таможни. Я с готовностью предоставляю запрошенную привилегию посмотреть, как я катаюсь, но звание персидского принца больше не ассоциируется в моем разуме с величием и важностью. Принцев в Персии так же много, как и в Италии, или баронов в Германии, это разрушает мечты о великолепии восточных королевских особ, когда обнаруживаешь, что принцы манипулируют ключами однопроводной телеграфной станции за оклад в сорок долларов в месяц. (25 Томанов), или выполняют прозаические обязанности начальника небольшой таможни.