Нет, вода это не шутка. Лило, как из ведра. По улицам текли мелкие потоки, из десятка канав и оврагов слышалось веселое журчание ручьев и в довершали картину десятки мощных потоков зловеще шипящих и низвергающихся с гор. Однако дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Теплое и яркое солнце осветило всё вокруг и я вновь тронулся в путь.
Постепенно я поднялся до зоны снегов. И сразу услышал приглушенный рев, прокатившийся эхом по горам, как шум отдаленной артиллерии. Это был шум горных лавин. Хотя, в трактире Голд Ран (Gold Run) некий нехороший человек и подмигивал собеседникам, заставляя меня поверить, что это гризли «бредет через горы и ревет, как лев отыскивая кого бы проглотить». Громыхающие голоса природы, внушительные пейзажи, мрачные сосновые леса, которым уступил место колючий кустарник объединились в стремлении произвести впечатление на путника бредущего через горы в полном одиночестве, чтобы он слышал, видел и ощущал свое полное ничтожество перед ликами природы. Какая разительная перемена в природе произошла всего за несколько дней пути. Ещё четыре дня назад я был в субтропической долине Сакраменто, а теперь настала суровая зима и лишь выносливые сосны могли выносить суровость этого климата.
Нынешнем днем я проезжал поселение индейцев Дигги, у которых мой велосипед был такой же диковиной, как первый локомотив. Они с замиранием обнажив головы смотрели на меня, а мое веселое приветствие вызвало лишь невнятные стоны в ответ. Долгие годы хронического недоедания и убогого образа жизни привело к почти полному искоренению коренного населения этих мест. Можно в полной мере сказать, что открытие золотых месторождения в родных для них горах стало проклятием этого народа. Единственно, что им осталось или покинуть эти земли или быть похороненными под этими соснами.
Следующим утром я уже быстро катился под противоснежными навесами, которые простираются с небольшими перерывами на протяжении следующих сорока миль. Когда я выкачусь из под них, я уже буду на восточном склоне горного хребта. Эти навесы были построены с огромными затратами для того, чтобы защитить железнодорожное полотно от обильного снега выпадающего каждую зиму в этих горах. Они построены таким образом, чтобы снег, камни и даже лавина скользили по наклонному покрытию вниз в пропасть и не доставляли вреда путям и поездам. Все инженерные сооружения относящиеся к железной дороге были защищены этими навесами. К счастью, передвижение здесь оказалось легче, чем я мог предположить или чем мне предсказывали заранее. И хотя ехать тут было невозможно, я тащил велосипед и себя довольно скоро и радовался, что мне не придется дожидаться месяц — полтора, пока снег растает. Местами дорога покрытая навесом уходила в глубокое ущелье или овраг и тогда всё вокруг от скалистых склонов до мрачных сосен было погребено под снег. Ни одного живого существа не попадалось в этих местах и слышался только отдаленный рев лавин и скорбные вздохи ветра. Мне казалось, что ветер поет какую-то тоскливую панихиду запутавшись в величественных стволах сосен наполовину похороненных вездесущим снегом. Сегодня вечером я остановлюсь в высокогорном отеле на высоте семь тысяч семнадцать футов над уровнем моря (5000 м). Найти его здесь было так же удивительно, как снег на день независимости. И это был высокогорный дом весьма высокого качества. Высота — ничто, если нет снега. Мне сказали, что толщина снега до 30 футов обычная вещь на такой высоте. Ещё один зимний аспект высокогорья как известно низкие температуры восточнее в Скалистых горах, и хотя вокруг был снег я путешествовал в одной рубашке и тонком резиновом плаще, накинутом на мои плечи, чтобы не пропускать воду от подтаявшего снега, который капал через крышу и был практически как моросящий дождь. Снаружи навеса было довольно тепло, но внутри достаточно холодно. Талая вода просачивалась по скалам и через доски и замерзала в причудливые сосульки всевозможных форм. Целые зверинцы животных и птиц изо льда покрывали шпалы и скалывались на гладких рельсах.