Первое поражение Сталина

«Мир с Эстонией, – заявил Ленин с трибуны сессии ВЦИК ещё 2 февраля, – имеет громадное всемирно-историческое значение, и поэтому, добившись мирного договора с правительством, которое тоже становится демократическим /? – Ю.Ж./ и которое теперь будет иметь прочные отношения с нами, но которое до сих пор поддерживалось всем империалистическим миром, мы должны смотреть как на акт громадной исторической важности».¹

Так и не дождавшись начала мировой революции в Европе, большевики начали стремительно менять свою стратегию. Теперь рассчитывали на то, что «не сегодня – завтра Америка и Япония бросятся друг на друга; Англия захватила столько колоний после победы над Германией, что никогда другие империалистические державы с этим не смирятся. Готовится новая бешеная война».²

А раз так, то следует обхаживать даже крохотную по территории, предельно слабую (как в экономическом, так и в военном отношениях) Эстонию. Идти на уступки не только ей, но и Латвии. Литве, Польше. Ведь все они, при умелой политике, вполне могут стать союзниками РСФСР в случае нового мирового конфликта.

Безусловно, победы на Восточном, Южном и Кавказском фронтах изменили в лучшую сторону стратегическое положение Советской России. Благодаря созданию Дальневосточной Республики удалось локализировать силы японских интервентов и остатки колчаковских войск, нейтрализовать их. Образование же автономных Башкирской и Татарской республик позволило избежать – по крайней мере, на ближайшее время – межэтнических и межконфессиональных столкновений на Южном Урале и в Киргизской степи.

И всё же, Москва пока не чувствовала себя полным победителем. Ведь к востоку от старой административной финляндской границы всё ещё существовало Временное правительство Архангельской Карелии, контролировало положение в пяти обширных по площади волостях, центром которых стал уездный город Ухта. Неустойчивая ситуация сохранялась на Северном Кавказе, где горцы, боровшиеся с Деникиным, пока не признали Советскую власть.

Мало того, дивизии воинственного Пилсудского, так и не пошедшего на переговоры с большевиками, занимали прочные позиции по протяжённой линии: от Дриссы к Борисову, далее по реке Березине, через Коростень, немного западнее Житомира и Жмеринки до Могилёва-Подольского, за которым лежала Бессарабия, оккупированная Румынией. Тем самым, Польша подчинила себе не только Восточную Галицию, но и практически всю Белоруссию. Всё это вынуждало Москву держать в боевой готовности весьма слабые и немногочисленные силы на Западном и Юго-Западном фронтах.

Тем не менее, Ленин и солидарные с ним Каменев и Крестинский обратили свой взор на Закавказье. К тому их побуждала более чем прозаическая причина, весьма далёкая от задач мировой революции. Чисто экономическая – острейшая нужда в топливе. Ведь шахты только что освобождённого Донбасса нуждались в восстановлении, требовавшем время, и немалое. Зато продолжали действовать нефтепромыслы на Апшеронском полуострове, да и в Батуме скопилось предостаточно мазута и нефти, предназначенных на экспорт, но пока никем не востребованных.

Тайны из своей новой цели Ленин не делал. Выступая всё на той же сессии ВЦИК 2 февраля 1920 года, открыто пригрозил: «Мы предлагали Грузии и Азербайджану заключить соглашения против Деникина. Они отказались, ссылаясь на то, что они не вмешиваются в дела других государств. Мы посмотрим, как будут смотреть на это рабочие и крестьяне Грузии и Азербайджана».³

1. Действия разворачиваются на юге

Два года в Москве не вспоминали о Южном Кавказе. Напрочь забыли о нём после падения Бакинской коммуны. После оккупации края немцами и турками, после распада Закавказской Федерации и возникновения на её месте трёх самостоятельных республик. Не вспоминали, прежде всего, потому, что весь Кавказ надолго оказался прочно отрезанным от Советской России.

Сначала – мятежными казачьими областями и горцами Дагестана, стремившимися к предельной автономии, а затем – режимом Деникина.

Между тем, предоставленное самому себе Закавказье наглядно демонстрировало, к чему ведёт государственный шовинизм, особенно там, где существует национальная чересполосица, отягчённая, к тому же, вековой враждой мусульман и христиан.

Всего за два года край с избытком испытал ужасы нескольких страшных (ибо они сопровождались средневековой резнёй ни в чём не повинных мирных людей) межэтнических войн, всякий раз вспыхивавших из-за территориальных претензий на районы со смешанным населением. Германо-турецкая оккупация края, продолжавшаяся с мая по октябрь 1918 года, только несколько пригасила давний антагонизм трёх народов. Несколько сдержала его, и то лишь потому, что при разделе Закавказья в Берлине и Стамбуле исходили из этнографической карты региона.