Первое поражение Сталина

Вот такая, весьма непростая, проблема – будущее, самое ближайшее будущее и Прибалтики и Литвы – и стала не просто главным, а чуть ли не единственным вопросом мирных переговоров Российской Советской Республики с Центральными державами. Официальных переговоров, начавшихся 22(9) декабря на оккупированной немцами территории, что, несомненно, давало Германии моральное преимущество. В 200 километрах к западу от линии фронта, в том же самом Брест – Литовске, где всего неделю назад уже подписали соглашение о перемирии.

При открытии переговоров глава советской делегации А.А. Иоффе чётко сформулировал цели Петрограда. Заявил, что стремится «добиться заключения всеобщего демократического мира». Но не просто мира, а непременно без аннексий и контрибуций. И сразу же разъяснил, что понимает под аннексией Совнарком:

«Всякое присоединение к большому или сильному государству малой или слабой народности без точно, ясно и добровольно выраженного согласия и желания этой народности».

А затем объяснил, чтобы ни у кого не осталось ни малейшего недопонимания, ещё раз:

«Если какая бы то ни было нация удерживается в границах данного государства насилием, если ей… не предоставляется право свободным голосованием, при полном выводе войск присоединяющей или вообще более сильной нации, решить без малейшего принуждения вопрос о форме государственного существования этой нации, то присоединение её является аннексией или захватом и насилием».⁹¹

Тем самым, Иоффе прямо указал на оккупированные Германией земли Польши, Литвы, Курляндии. Был уверен, как и всё руководство большевистской партии, как все члены Совнаркома, что при свободном волеизъявлении население данных территорий, безусловно, выскажется в своём большинстве в пользу советской власти и тем самым за воссоединение с революционной Россией. Только потому ещё раз повторил формулировку позиции Петрограда:

«1. Не допускаются никакие насильственные присоединения захваченных во время войны территорий. Войска, оккупирующие эти территории, выводятся оттуда в кратчайший срок.

2. Восстанавливается во всей полноте политическая самостоятельность тех народов, которые во время настоящей войны были этой самостоятельности лишены /в данном случае речь шла, как то ни покажется странным, о Бельгии – Ю.Ж./

3. Национальным группам, не пользовавшимся политической самостоятельностью до войны, гарантируется возможность свободно решить вопрос о своей принадлежности к тому или иному государству или о своей государственной самостоятельности путём референдума. Этот референдум должен быть организован таким образом, чтобы была обеспечена полная свобода голосования для всего населения данной территории, не исключая эмигрантов и беженцев.

4. По отношению к территориям, со-обитаемым несколькими национальностями, право меньшинства ограждается специальными законами, обеспечивающими ему культурно-национальную самостоятельность и, при наличии фактической к тому возможности, административную автономию…

В дополнение к этим пунктам, российская делегация предлагает договаривающимся сторонам признать недопустимыми какие-либо косвенные стеснения свободы более слабых наций со стороны наций более сильных, как то: экономический бойкот подчинение в хозяйственном отношении одной стороны другой при помощи навязанного торгового договора, сепаратные таможенные соглашения, стесняющие свободу торговли третьих стран, морскую блокаду, не преследующую непосредственно военных целей, и тому подобное.

Вот те основные принципы, одинаково для всех приемлемые, без признания которых делегация Российской Республики не представляет себе возможности заключения всеобщего мира».⁹²

Три дня спустя, на первом же пленарном заседании руководитель германской делегации, министр иностранных дел Р. Кюльман дал Иоффе довольно странный, двусмысленный ответ. «Делегации Четверного союза, сказал он, – согласны немедленно заключить общий мир без насильственных принуждений и контрибуций. Они присоединяются к русской делегации, осуждающей продолжение войны ради чисто завоевательных целей». Но сразу же выдвинул совершенно неприемлемые для данных переговоров, двусторонних, а не всеобщих, условия: «Предложения русской делегации могли бы быть осуществимы лишь в том случае, если бы все причастные к войне державы без исключения и без оговорок, в определённый срок обязались точнейшим образом соблюдать общие для всех народов условия».

Не ограничившись тем, продолжил: «В планы и намерения союзных держав /Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции – Ю.Ж./ не входит насильственное присоединение захваченных во время войны территорий». Но тут же поспешил практически отклонить собственную позицию заведомо невозможным: «Вопрос о принадлежности к тому или иному государству национальных групп, не имеющих политической самостоятельности, по мнению держав Четверного союза, не может быть решен международно. Он в каждом отдельном случае должен быть решён самим государством вместе с его народами путём, предусмотренным данной конституцией».⁹³