Первое поражение Сталина

Подверг критике Раду не только её естественный враг, большевик Затонский, член Народного секретариата Советской Украины. То же сделал Троцкий в своем втором докладе съезду 13(26) января. Говоря строго по повестке дня – о проблемах войны и мира.

«Мы знали, – сказал он, – о том, что украинская делегация имела целый ряд тайных совещаний с немецкой и австрийской делегациями, и мы заявили украинцам, что мы обязуемся вести все наши переговоры с делегациями Четвертого союза при участии украинской делегации, что мы обязуемся сообщать протоколы всех тех заседаний, на которых она, по тем или иным причинам, не присутствовала или не будет присутствовать. Но что мы требуем такого же отношения к нам и со стороны украинской делегации. Нам ответили, что сделают соответствующий запрос у киевского правительства, но ответа мы до сих пор не получили, несмотря на наши многократные напоминания.

Тактика украинской делегации и Киевской Рады – это, в сущности, перевод на украинский язык тактики правительства Керенского. Слабость Украинской Рады лишила её возможности вести самостоятельную политику, честную и открытую, и история зло подшутила над теми, кто видел свою опору против «предательства» большевиков и левых эсеров в Украинской Раде… Киевская Рада уже вступила в сепаратные и тайные переговоры, как вступила бы и та часть Учредительного собрания, которая несколько дней тому назад добивалась здесь власти».

Однако Троцкий попытался хоть как-то оправдать свою позицию в Брест-Литовске. В полном противоречии со всем ранее им же самим сказанным, сделал безосновательное предположение:

«Германия не питает, очевидно, намерения аннексировать все занятые её войсками территории. Это значило бы включить в состав Германии широкие массы «мятежников», а при социальном значении такого акта трудно ввести в заблуждение кого бы то ни было в Германии».

Используя карту, Троцкий попытался доказать, что Берлин стремится достичь только военно-политической цели, хотя и признал: «наши военные специалисты утверждают, что намеченная германскими империалистами граница с Россией является для нас положительно гибельной». Опровергая мнение профессионалов, настаивал: «Германцы, очевидно, преследуют не только эту цель, но и хотят создать в оккупированных ими странах невыносимый переходный режим, который явился бы самым лучшим средством для подавления революции в столь близкой к пределам самой Германии территории».

Далее же, как самый веский довод в пользу своих взглядов, изложил собственное представление о самом близком будущем: «Те десять дней перерыва, – убеждал Троцкий делегатов съезда, – которые мы у них потребовали, прошли не бесследно». И голословно заявил, что будто бы в Австро-Венгрии и Германии «политический кризис достиг той критической точки, где начинается его падение». А затем поведал о своих дальнейших планах: «Мы будем стремиться к пробуждению западного пролетариата, к организации его сил, к обоснованию его политических стремлений». Иными словами, к подготовке мировой революции. «И параллельно с этим мы неуклонно будем проводить в жизнь две существеннейшие задачи момента – демобилизацию армии и продолжение переговоров».¹¹⁷

Троцкий не объяснил только одно – как он сумеет совместить такие взаимоисключающие цели.

Не только Троцкий находился в эйфории, порождённой слишком быстрым и необычайно лёгким переходом власти к большевикам. Грезили наяву, не видя реальности, чуть ли не все делегаты съезда. Без каких-либо на то оснований полагали, что мировая революция не за горами. Вот-вот охватит Европу. Только потому, обманывая сами себя, принимали голодные бунты и демонстрации в Вене и Будапеште за начало восстания австрийского и венгерского пролетариата.

Задал же тон таким настроениям не только Троцкий, но и председатель Президиума ВЦИК Я.М. Свердлов. Именно он, и вполне официально, оценил «политический курс рабочего и крестьянского правительства Российской Советской Республики как курс, верно взятый на мировую революцию».¹¹⁸ О том же, только более пространно, говорил в заключительном слове и Ленин.

«Можно сказать с неоспоримым основанием, – развивал он мысли Троцкого и Свердлова, – что Третий съезд Советов открыл новую эпоху всемирной истории, и ныне, в условиях мировой революции /выделено мной – Ю.Ж./, всё значение этого съезда начинает сознаваться всё более и более… Мы уже не одиноки. За последние дни произошли знаменательные события не только на Украине и Дону, не только в царстве наших Калединых и Керенских, но и в Западной Европе. Вы уже знакомы с телеграммами о положении революции в Германии. Огненные языки революционной стихии вспыхивают всё сильнее и сильнее над всем прогнившим мировым старым строем… Мы, создав Советскую власть, вызвали к жизни такие же попытки и в других странах. Ибо, повторяю, иного выхода у трудящихся из этой кровавой бойни не было. Ныне эти попытки уже осуществляются в прочные завоевания международной революции».¹¹⁹