Первое поражение Сталина

Но о том Чернов и не помышлял. «Когда мы говорим, – обратился он к делегатам съезда, – что великий принцип децентрализации, автономизма, федерации должен лечь в основу организации России, мы говорим, что право самоопределения, согласное с потребностью кооперации, великого сотрудничества народов под свободною широкою кровлею, дающей полную свободу проявления каждой отдельной народности. Вот где решение, а не в этом сепаративистском пути, который, продолженный до своих логических последствий, я не знаю, что даст ибо каждой мелкой народности будет поставлен вопрос. Или извольте отделяться, тогда совершенно отделитесь, или извольте подчиняться централизации и совершенной централизации. Этим мы обрекаем их на сепаратный путь».⁷²

Спустя четыре дня, выступая во второй раз, Ленин вернулся к национальному вопросу, и в том самом аспекте, в котором затронул его 4 июня. Снова бросил прежнее обвинение в адрес Временного правительства. Только теперь большую убедительность его речи придало сообщение из Гельсингфорса. Известие о прошедшем там чрезвычайном съезде обладавшей в сейме большинством Социал-демократической партии Финляндии. И о резолюции, принятой ею 6(19) июня. Куда более радикальной, нежели киевский Универсал.

Пока ещё только партийная, а не от имени правительства Великого Княжества или его сейма, резолюция решительно отвергала право правительства России, в том числе и Временного, «утверждать финские законы, принятые сеймом», «распускать сейм Финляндии или назначать открытие или закрытие» его. Сейм, настаивала резолюция, «должен иметь неограниченное право решения относительно финансов и таможенных пошлин» Великого Княжества. Но, главное, требовал документ, «русское правительство не имеет права ни в каком отношении выступать в качестве высшей представительной власти по отношению к финскому народу».

Особо оговаривала резолюция отношение социал-демократов (но только их как партии) к вопросам военным. «В собственной постоянной армии, – указывала она, – финский народ даже и при своей полной самостоятельности вовсе не нуждается».

Подводя итог пока лишь пожеланиям, финские социал-демократы обращались «к социал-демократическим партиям всех стран, но прежде всего к товарищеским партиям России, апеллируя к ним и прося у них поддержки для достижения и обеспечения самостоятельности Финляндии».⁷³ И в том разительно отличались от также называвших себя социалистами членов Центральной Рады.

Вот теперь Ленин смог с гораздо большим основанием бросить упрёк и Временному правительству, и представленным в нём партиям, к тому же составлявшим большинство на съезде Советов.

«Вы говорите, – обличал он собравшихся, – о войне против аннексий и о мире без аннексий, а в России продолжаете внутри политику аннексий. Это есть нечто неслыханное. Вы и ваше правительство, ваши новые министры на деле продолжаете с Финляндией и Украиной политику аннексий. Вы придираетесь к украинскому народу, воспрещаете его собрания через ваших министров. Это не есть аннексия?

Это – политика, которая представляет надругательство над правами народности, терпевшей мучения от царей за то, что дети их хотят говорить на родном языке. Это значит бояться отдельных республик. С точки зрения рабочих и крестьян, это не страшно. Пусть Россия будет союзом свободных республик».⁷⁴

Ленин, сославшись на запрет Керенским войскового съезда в Киеве, не пожелал вникнуть в существо случившегося. Ему потребовался убедительный пример антиреволюционных, но только с его точки зрения, действий правительства, и он использовал первый подвернувшийся. Главное посчитал только в запрете самом по себе, не более. Ну а Керенский (и подписавший телеграмму, о которой шла речь) расценил новое упоминание о нём как личный выпад. Поспешил подняться на трибуну, чтобы дать отповедь политическому противнику. Попытался разъяснить истинные причины запрета, опасность не только для страны, но и для революции сепаратистских устремлений Рады, однако утопил их в потоке излюбленного, привычного для него как адвоката прекраснословия.

«Я не буду отвечать, – вещал он, вступая в открытую полемику. – на обвинения по отношению к Финляндии и Украине. Никто и никогда не запрещал украинцам говорить на собственном языке с момента революции. Гражданин Ленин сказал: Мы боремся с украинской культурной автономией. Но мы боремся не с автономией Украины… Вся русская демократия, вся армия говорит: во время войны невозможна генеральная перегруппировка воинских сил на принципе национальностей. Мы не можем допустить, чтобы во время войны, в самый острый военный момент мы могли делать перегруппировку сил по признаку той или иной национальности, ибо и солдаты, и офицеры понимают, что это невозможно тактически».

Затем, напомнив о резолюции финских социал-демократов, подразумевая прежде всего именно её, а потом и свой конфликт с Киевом, перешел к основному: