Стук в дверь прервал обмен любезностями между двумя майорами. Получив разрешение, в кабинет вошла Наташа.
Демель встал, галантно поклонился и произнёс с большим чувством!
— Я давно не видел вас, Наташа. Ещё раз выражаю искреннее сочувствие по поводу прискорбного происшествия. Эти события как бы сроднили нас, с вашего позволения… Ганс был мне, так же, как и вам, близок и дорог…
Клингер удивлённо посмотрел на Демеля. «Ого, милый, тебе пальца в рот не клади! Откусишь!»
Наташа тихо ответила:
— Благодарю вас, господин майор, я никак не могу прийти в себя. Ваше сочувствие придаёт мне силы.
— Кстати, Наташа, как ваша рука?
— Пустяки, небольшая царапина.
— Уже вторая! Вы родились под счастливой звездой!
Уловив в голосе Демеля фальшь, Наташа продолжала играть роль влюблённой, простодушной девушки, безутешной в своём горе.
— Лучше бы я была на его месте.
— Вы были с ним близки? — быстро спросил Демель и этим бестактным вопросом окончательно убедил Наташу в её худших предположениях. Всё ясно: её подозревают.
Клингер, развалившись в кресле, закрыл глаза и равнодушно причмокнул губами.
— Вы же всё прекрасно знаете, — ушла она от прямого ответа. И, зардевшись, сказала дрожащим голосом: — Теперь я потеряла всё.
— Не нужно убиваться, — открыв глаза, сказал Клингер, — у вас ещё всё впереди. Вы молоды, прекрасны и связали свою судьбу с великой Германией. А мы не забываем жертв, принесённых на алтарь нашей победы. Всё у вас будет хорошо!
— Спасибо вам, бог не забудет вашей доброты, но только всё это не для меня.
В голосе Наташи было столько правды, что Демель подумал: «Господи, неужели она его в самом деле любила? А что удивительного? Шарлотта тоже была в него влюблена. Было в нём что-то такое, что нравилось женщинам».
— Мне даже немного досадно, — произнёс Демель, — меня никогда никто не любил.
Наташа приняла шутку Демеля, на её лице появилась искажённая горем улыбка.
— Это неправда. Вы достойны большой любви!
Когда Наташа вышла, Демель прошёлся из угла в угол по кабинету и вопросительно посмотрел в глаза коменданту, а тот, сладко чмокнув губами, примирительно сказал:
— Уж слишком всё хорошо. Нереально! Какое удивительное достоинство, выдержка и эта детская неотразимая наивность. Думаю, не мешает ещё раз устроить ей проверку. Тот же вариант. Пошлём Штокмана. Как вы думаете?
— Дерзайте, — совсем успокоившись, снисходительно разрешил Демель.
…Поздно вечером к дому Ивана Фёдоровича подъехала полицейская машина. Командир карательной роты быстро оставил кабину и решительно двинулся к закрытой калитке. Группа вооружённых полицаев, приехавшая вместе с командиром, перекрыла все подступы к дому. Капитан уверенно открыл калитку и быстро прошёл в глубину двора, к дому, где ярко светились два окна. Николай постучал. Дверь отперла Наташа и, не помня себя, задохнувшись от счастья, прильнула к его груди. Они прошли на кухню, и Николай, взволнованный и счастливый, целовал её лицо, волосы.
Иван Фёдорович смотрел эту сцену с затаённой радостью, зависть» и грустью. Не было в его жизни вот таких по-настоящему счастливых минут.
— Я ненадолго, — смущённо сказал Николай. — Наташе нельзя больше оставаться в городе. Ей не доверяют. Её немедленно нужно отправить в лес!
— Есть что-нибудь новое? — спросил Иван Фёдорович.
— Есть, — ответил Николай.
— Серьёзное?
— По-моему, да! Меня по-дружески предупредили, чтобы я не увлекался Наташей.
— Кто? — спросила Наташа.
— Старший лейтенант Герц.
— Возможно, он отпугивает соперника?
— Исключено, — сказала Наташа, — в комендатуру он попал после тяжёлого ранения, которое навсегда отбило у него желание общаться с женщинами.
— Нет, — поддержал жену Николай, — похоже, он знает что-то о Наташе. Её немедленно нужно отправить в отряд!
— Согласен, — коротко сказал Иван Фёдорович и вопросительно взглянул на Наташу.
— Рано, — поправляя распушённые волосы, возразила Наташа.
— Рисковать нельзя, — настаивал Николай.
— Но прямых улик против меня нет. И дело не только во мне. Если уйду я, то и Ивану Фёдоровичу тоже нельзя оставаться здесь. Да и тебе тоже.
— А мне-то почему?
— Все кумушки судачат о нашей связи. Вот, почитай.
Наташа подала Николаю небольшой лист серой обёрточной бумаги, на которой жидкими фиолетовыми чернилами старательно испорченным почерком было выведено: «Быстро же ты, гансовская потаскуха, утешилась на груди изменника Родины гвардии проходимца Крылова! Поздравляем: он всё-таки русский. И предупреждаем, что скоро изменникам на советской земле не будет места. Готовьте доски и гвозди для гробов». И ниже, с новой строки подпись: «Настоящие хозяева».
Все трое молчали.
— Правильно, — нарушил тишину Иван Фёдорович. — Хотя и не очень тактично и не совсем грамотно, но дана очень высокая оценка твоим талантам и работе. И не кем-нибудь, а действительно настоящим хозяином — простыми русскими людьми. Видимо, ваше начальство, которое наверняка осведомлено о ваших встречах, тоже расценивает их, как любовные. А любезное предупреждение Герцем Николая ещё раз подтверждает это.
— И всё же Наташу необходимо немедленно отправить в лес, — упрямо повторил Николай.