Первое задание

— Не совсем так. До конца, войны ещё далеко, досыта навоюешься.

— Это смотря с какой стороны подойти. Под Сталинградом фашистам устроили баню, а теперь под Ленинградом блокаду прорвали. Бьют их везде! Прислушайтесь, ночью артиллерия наша гудит, сметает всё на своём пути. По всему видно: дело к концу пошло. Только мы одни сидим и ждём у моря погоды. Дождёмся, когда наша армия нас освободит, как немощных и трусливых.

— Хорошая политбеседа, — засмеялся комиссар, — убедил ты меня. Гердера убрать нужно, и дело тут не только в твоих личных симпатиях к нему или антипатиях. Этот выродок давно заслужил петлю или пулю.

— Разрешите? — Тихон опять вскочил.

— Разрешаю. Но только с партнёром, который хорошо знает обстановку в городе.

— Я и сам знаю. Кому это нужно со мной идти за семь вёрст киселя хлебать?

— Опять горячишься. Скажи, что ты знаешь о Гердере?

— Знаком лично, не ошибусь, — усмехнувшись, ответил Тихон.

— Этого мало. Нужно знать его образ жизни, когда, где и с кем бывает, привычки — всё до мелочи.

— А к чему это всё, на тот свет я его и так отправлю!

— И опять попадёшь в гестапо.

— Не попаду.

— Нет, так не пойдёт, — твёрдо сказал комиссар. — Нужно действовать наверняка.

— На этот раз ошибки не будет, поумнел я, — сказал Тихон и посмотрел на Таню — она была недовольна его поведением.

— Честно говоря, — серьёзно сказал комиссар, — я этого пока не заметил.

— Хорошо, — горячо сказал Тихон, — согласен. Давайте помощника. Вдвоём веселее.

— Есть подходящий человек, из бывших полицейских. У нас он совсем недавно, но человек проверенный. Он и его форма в этом деле могут оказаться очень полезными.

— Из карательной роты? — спросил Тихон.

— Из неё.

— Его могут узнать.

— Могут, конечно. Но я не думаю, что о его переходе к партизанам известно всем. Кроме того, узнать могут и тебя. Так рассуждать — нам вообще нельзя в городе появляться.

— Ясно. Когда выступать?

— Завтра. С утра знакомство с партнёром, подготовка — и в путь. Разговор с командиром я беру на себя.

Тихон проводил Таню до землянки и, заглядывая в глаза, спросил:

— Любишь?

Она ответила не сразу: ласково и упрямо уткнулась лицом в грудь, порывисто обняла его и крепко поцеловала в губы. И только после этого откуда-то из глубины вырвалось:

— Люблю!

На мгновение Тихон обомлел, а затем в неповторимом восторге долго целовал её губы, глаза, щёки…

Он ушёл.

Таня ещё долго стояла, бледная, ошеломлённая. Широко раскрытые глаза застыли. Но вот по телу пробежал озноб. Затуманился взор. Она прижала холодные, жёсткие варежки к щекам и тихо, ничего не соображая, опустилась на большой, запорошённый снегом пень, откинула назад голову.

Наступал ранний вечер, по-зимнему ясный и сухой. Город окутала насторожённая тишина. Лишь изредка крякнет ветхий промёрзший телеграфный столб да проскрипят быстрые шаги прохожих.

Таинственные фиолетово-красные тени, казалось, рождались из ничего, осторожно заглядывали в освещённые окна домов и исчезали, растворяясь в наступающей на город темноте. Отчаянную войну вели люди с морозом — дым густыми клубами вырывался из печных труб и пропадал в морозном воздухе.

…По улице высокий, плотный полицейский ведёт арестованного, одетого в ватные штаны, тёплую телогрейку и солдатские кирзовые сапоги. Шапка надвинута на лоб, связанные руки за спиной. Конвоир спешит: тонкая немецкая шинель греет плохо. Впереди показалась группа солдат из комендантского взвода. Идут не строем, громко разговаривают и смеются. Один из них дружелюбно ударил полицая по плечу и, махнув рукой на арестованного, весело пролопотал:

— Партизан! Пуф, пуф! — И показал руками, как, по его мнению, должен падать застреленный партизан.

Все дружно захохотали и, не останавливаясь, прошли дальше. Вскоре Тихон с Виктором благополучно добрались до дома тёти Даши.

На улице появились полицаи. Встреча Виктора со знакомыми ребятами могла спутать все карты — он быстро шмыгнул через незапертую калитку во двор.

Тихон замешкался, но, увидев приближающихся к нему полицаев, не растерялся, убрал руки из-за спины и с независимым видом шагнул им навстречу.

— Эй, друг, дай закурить. Пошли, понимаешь, провериться, а папиросы дома на рояле забыли.

— Есть, да плохие. Вы народ богатый, дрянь курить не будете, — спокойно ответил Тихон и протянул пачку первоклассных немецких сигарет.

— Где взял сигареты? — с напускной строгостью спросил полицай.

— Гитлер подарил.

— Ты с ним лично знаком?

— А как же. Недавно в больнице лежал, когда животом маялся. Пришлось с самим через клизму по прямому проводу разговаривать.

— Смотри, какой остряк-самоучка, — с восхищением сказал полицай. — Силён! А всё-таки, где ты такие хорошие сигареты взял?

— Купил, нашёл — насилу ушёл, а догнали бы — ещё дали бы. Хочешь — кури, а не хочешь — не бери!

Все засмеялись, и громче всех тот, с кем разговаривал Тихон.

— А ты парень не промах!

— Бог миловал, жизнь учила, а папаша драл ремнём.