33. Затем он внезапно поворачивается, как вскакивает со сна человек, напуганный сновидением, и говорит: «Вот я, Павел, свидетельствую, что если кто сделал одно по закону, то он должен исполнить весь закон» [622]
, желая этим сказать, что вовсе не нужно следовать велениям закона. Этот наилучший, мудрец, разумник, «тщательно наставленный в отечественном законе» [623], столько раз ловко поминающий Моисея, своим учением, как пропитанный вином и пьянством, отменяет предписание закона, говоря галатам: «Кто прельстил вас не покоряться истине?» [624], т. е. евангелию; затем, напугивая и устрашая тех, кто повинуется закону, он говорит: «Все, утверждающиеся на делах закона, находятся под проклятием» [625]; тот самый Павел, который римлянам писал, что «закон духовен» [626], и, далее: «Закон свят, и заповедь свята и праведна» [627], ставит под проклятие тех, кто повинуется святому. Затем запутывая во всех направлениях суть дела, смешивает все в одну кашу и опутывает это мраком, так что у слушателя почти в глазах темнеет и, как во тьме ночной, он спотыкается об то и другое: и против закона грешит, и евангелие нарушает в этой путанице из-за неразумия руководителя.34. Вы только послушайте рассуждения этого мудреца! После того как он взял из закона тысячи цитат для связи [628]
, он лишает силы и значения свои собственные высказывания, заявляя: «Закон же пришел после, чтобы умножилось преступление» [629] и раньше: «Жало же смерти — грех, а сила греха — закон» [630]; отточив свой собственный язык чуть ли не как меч, он нещадно режет закон на части; а ведь он же многократно увещевает повиноваться закону и говорит, что жить сообразно с ним похвально. Но, как бы усвоив себе привычку выражать невежественные суждения, он всюду сам опровергает собственные положения.35. Без всякого сомнения, запрещая вкушать идоложертвенное, он, с другой стороны, учит относиться к этому безразлично, говоря, что не надо допытываться и расспрашивать, а есть, если бы даже то было идоложертвенное, если только никто тебя не предупредил. Поэтому он, как сообщают, говорил: «То, что (язычники) приносят в жертву, приносят бесам, а я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами» [631]
. И вот, хотя он так говорит и пишет, он, с другой стороны, пишет об этом вкушении как о безразличном; он говорит: «Мы знаем, что идол в мире ничто и что нет иного бога, кроме единого» [632], и вслед за этим: «Пища не приближает нас к богу; когда мы едим, мы ничего не приобретаем, а когда не едим — ничего не теряем» [633]. Затем, после такой болтовни, он отрыгнул, как возлежащий за столом, такую остроту: «Все, что продается на торгу, ешьте для спокойствия совести без всякого исследования; ибо господня земля и что наполняет ее» [634]. Вот театральная шутка, никем еще не выдуманная! Вот так чудовищное и противоречивое изречение! Вот так рассуждение, которое само себя режет ножом! Вот так диковинный выстрел, который возвращается и поражает стрелка!36. В его посланиях мы найдем другое высказывание, подобное этим, именно когда он хвалит девство, а вслед за этим, изменив свое мнение, пишет: «В последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстительным… запрещая вступать в брак и (проповедуя) воздержание от пищи» [635]
, а в Послании к коринфянам он говорит: «Относительно девства я не имею повеления господа» [636]. Выходит, что соблюдающий девство не поступает хорошо, а также тот, кто воздерживается от брака, повинуясь указанию кого-либо дурного, так как от Иисуса не получили предписания насчет девства; но почему же некоторые девственницы так величаются и говорят, что они исполнены духа святого, как родительница Иисуса? Но перестанем говорить против Павла, ведь мы убедились, что он сам против себя снарядил словесную гигантомахию [637]. Но, если ты в состоянии что-либо на это ответить, отвечай не откладывая.