Читаем Первомайка полностью

– Если им каждому дать по персональному компьютеру, то они лет пятьдесят будут копошиться. Так что это почти бесполезно, – засмеялся начальник связи батальона и повернулся к своей дневке. – Может, к костру пойдем?

Но наши костры пылали гораздо сильнее и жарче, а потому мы вежливо отказались и пошли к своим группам, где нас, командиров, очень любили, уважали и могли предложить нам вдоволь погреться и поспасть, поесть и напиться чаю.

Сегодня в полдень по селу должна была сработать для пристрелки и психологического устрашения боевиков одна установка «Град». БМ-21 должна была выпустить всего «полпакета», то есть половину боезаряда. Нас предупредили об этом утром, и к назначенному часу все солдаты и офицеры сидели в канаве. Нам сообщили также о том, что у артиллерии не только изношены стволы изза старости установок, которые еще в Афгане начали свою службу. В батареях из-за отсутствия денег на ремонт не было специальных машин, учитывающих топографические и метеорологические условия, которые могут влиять на траекторию полета снарядов. И точность попадания зависела от умения старших офицеров батарей математически правильно рассчитать исходные данные для стрельбы. Поэтому мы и сидели в канаве, надеялись на расчеты артиллеристов и ждали, когда же громыхнет. За пять минут я и Гарин не выдержали: выскочили из укрытий и заняли на валу удобные места с биноклями в руках.

Где-то в далекой тишине раздалось какое-то гудение. В воздухе прошелестели первые снаряды, и перед нами с грохотом стали появляться огромные фонтаны из огня и земли. Сегодня военная удача была на стороне артиллеристов: только два первых снаряда попали в дома на северной окраине села, все остальные разорвались между окраиной и заброшенной фермой. Хотя до разрывов было метров триста, но зрелище было впечатляющее, да и над нами изредка пролетали осколки. Когда установилась тишина, мы со Стасом посмотрели друг на друга и протяжно сказали: «пидец» и «охеть». Кто из нас произнес какое именно слово – это не важно, но мы были в шоке от увиденного. Сотни килограмм взрывчатки взорвались за считанные секунды, все поле было перепахано воронками, ветром донесло противный запах тротила, а через минуту боевики опомнились и стали яростно поливать огнем все вокруг.

– Да. Если завтра по деревне ударит вся наша артиллерия, то я не завидую боевикам и заложникам, – с сожалением сказал Стас. – Ведь полдеревни сметут к чертовой матери.

Опять заработала агитационная установка, которая сообщила радуевцам о том, что завтра снаряды будут рваться в селе. Громкоговоритель бормотал еще полчаса, а потом совсем затих. Стало тихо…

Боевики это поняли и без агитмашины. Среди радуевцев возникло напряженное и гнетущее ожидание завтрашнего штурма. Эти люди не боялись смерти. Единственным желанием у них было – уничтожить как можно больше своих врагов. А при артобстреле они были бессильны с автоматами и пулеметами против артиллерии, которая будет безжалостно и методично уничтожать Первомайское со всеми находящимися в нем людьми…

Понимали это и заложники, которых содержали в центре села в молельном доме.

Теперь они перестали быть для боевиков живым щитом. И завтра многие кизлярцы могли погибнуть в равной степени как от снарядов федеральных войск, так и от рук радуевцев.

В сельском доме, где располагался штаб Радуева, было напряженно-тихо. Над картой на столе склонилось несколько человек. Первомайское было в плотной осаде. С запада на мосту были российские солдаты и одна БМП. С востока и юга простиралось голое поле, за которым тоже располагались войска и бронетехника. С севера за каналом были камышовые заросли, за которыми опять были солдаты и боевые машины пехоты. Единственным направлением для прорыва оставался северо-запад. Там тоже находились российские солдаты, но не было ни одной единицы техники. За позициями русских через реку были переброшены деревянный мост и дюкер. А там и до границы с Чечней всего сотня метров. Оставалось только провести доразведку и уточнить, есть ли мины на подходах к реке, сколько на этих позициях солдат и какое у них вооружение…

Перед Радуевым сейчас стоял один-единственный вопрос:

– Кто? Кто проведет эту доразведку?

Ответа на этот вопрос пока не было… В дверь негромко постучали, и охранник впустил в комнату двух журналистов, несколько дней находившихся в селе. Сейчас они уже были не рады тому, что сами вызвались отправиться в Первомайское. Им хватило одного штурма, а тут намечался и второй.

Сидевший за столом чеченец равнодушно глянул на приведенных и негромко сказал:

– Слушай, Яшя. Сейчас мы тебя отпустим…

Старший журналист встрепенулся от услышанного и весь обратился во внимание, стараясь не пропустить ни единого слова.

– Пойдешь на мост, где БМП сгорела. Там скажешь, что ты журналист. Пожешь свои документы и скажешь, что мы тебя отпустили, и ты улетаешь в Москву. Понял?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Некоторые не попадут в ад
Некоторые не попадут в ад

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Большая книга», «Национальный бестселлер» и «Ясная Поляна». Автор романов «Обитель», «Санькя», «Патологии», «Чёрная обезьяна», сборников рассказов «Восьмёрка», «Грех», «Ботинки, полные горячей водкой» и «Семь жизней», сборников публицистики «К нам едет Пересвет», «Летучие бурлаки», «Не чужая смута», «Всё, что должно разрешиться. Письма с Донбасса», «Взвод».«И мысли не было сочинять эту книжку.Сорок раз себе пообещал: пусть всё отстоится, отлежится — что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным.Сам себя обманул.Книжка сама рассказалась, едва перо обмакнул в чернильницу.Известны случаи, когда врачи, не теряя сознания, руководили сложными операциями, которые им делали. Или записывали свои ощущения в момент укуса ядовитого гада, получения травмы.Здесь, прости господи, жанр в чём-то схожий.…Куда делась из меня моя жизнь, моя вера, моя радость?У поэта ещё точнее: "Как страшно, ведь душа проходит, как молодость и как любовь"».Захар Прилепин

Захар Прилепин

Проза о войне
Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне