Первомост

Стрижак подал ему жбанчик. Но не успел бродник и отхлебнуть из посудины, как ордынец подбежал к нему, вырвал жбан у бродника из рук и принялся сам торопливо лакать мед, перевел дыхание, взглянул на Стрижака, что-то крикнул.

- Говорит, чтобы ты дал ему еще, - объяснил бродник.

- Пусть выпьет, что имеет.

Ордынец показал на своих воинов.

- Он говорит, что они порежут тебя на ремешки, - снова равнодушно объяснил ему бродник.

- Мы послы, - степенно откашлялся Стрижак, - имеем дело к самому хану, нас убить никто не может.

Тогда ордынец, не отрываясь от жбана, лишь изредка облизываясь, начал допытываться, какое у них такое важное дело к хану и чем они докажут, что они настоящие послы, а не подосланные лазутчики, - послов ненастоящих они убивают без промедления.

Стрижак пустил в ход все свое красноречие, он хотел ошеломить темного ордынца, однако то ли слова его оставались непонятными, то ли бродник переводил с пятого на десятое, но получалось так, что один твердил свое, а другой молол свое, и оба не могли понять друг друга, хоть плачь, хоть разбейся, для ордынца все это было ни к чему, он даже справил малую нужду прямо под ноги Шморгайлику, а тот оцепенело стоял, боясь хотя бы на шаг отступить от унизительного орошения, для Стрижака же в этой балочке могло навеки закончиться его посольство вместе с жизнью, которая хотя и грешная, но не лишена все же удовольствий, и закончиться из-за чего же? Только из-за глуповатости этого набежчика, который не может взять в толк, что никому они не могут сказать то, что должны передать самому лишь высочайшему хану. Наконец бродник, у которого еще, видимо, было что-то от души крестьянской, посоветовал Стрижаку:

- Дай ты ему что-нибудь, тогда он проведет тебя к хану.

Стрижак выметнул из поклажи черный мех богатый прямо в руки ордынцу, тот залился смехом от удовольствия, подпрыгнул, приложил мех к щеке, потерся об него, потом подбежал к Стрижаку и показал пальцем на его златотканую хламиду. Как раз взошло солнце, и хламида заиграла в его лучах, вбирая в себя все взгляды.

- Дай и это, ему понравилось, - нудным голосом промолвил бродник.

- Одежа моя! - возмутился Стрижак. - Моя одежа!

- Ему понравилось, - пожал плечами бродник. - У тебя под низом еще там есть. Он увидел.

А настырный ордынец не отставал. Держался рукой за хламиду, пока Стрижак с проклятьями и плеванием снимал ее с себя. Вельми потешная была картина, Шморгайлик малость даже оправился от испуга, на щеках у него выступила краска - так он был доволен, что наконец дождался, как на виду у всех раздевают хвастливого Стрижака. Пусть и не он лично раздевает - все равно приятно смотреть.

Десятник, получив столь богатые подарки, свистнул своим и тотчас же послал всадника вперед, чтобы тот известил хана о приезде послов, самим же послам дал для сопровождения двух всадников, которые должны были привести их куда следует.

Бродник остался с передовой заставой, но ни Стрижак, ни Шморгайлик не думали о том, как будут говорить с ханом, как-то не думалось об этом в первую минуту после того, как вырвались они наконец из той балочки, из которой могли бы и не вырваться, - кстати, никто бы и костей их не нашел, потому что и искать некому.

"Вырвались" - сказано слишком смело. При всем том, что мостищане, казалось бы, лучше всех разбирались в передвижении как простых людей, так и войск, ни Стрижак, ни Шморгайлик, конечно, ни сном ни духом не ведали о сложной и разветвленной расстановке Батыева войска во время движения. Из рассказов уцелевших от смерти сила ордынская представлялась чем-то сплошным, как грозная градовая туча, и двигалась она подобно черной туче, тяжелой и плотной. Поэтому Стрижак, говоря о хане, считал, что каждый ордынец сразу поймет, что речь идет именно о Батые, и что послов так сразу и поставят перед глазами Батыя, а уж тогда он выполнит волю Воеводы Мостовика, и милости ханские прольются сначала на послов, а потом и на самого Мостовика, который поклоняется хану таким щедрым и редкостным, можно сказать, единственным во всей земле подарком.

Но вышло вовсе не так, как предполагалось.

Их действительно препроводили к хану, но что это был за хан? Не хан, а ханик, этакое замызганное ничтожество, с завидущими узеньками глазками, закисшими от спанья и неумывания. Лежал хан на грязных подушках в шатре из конской кожи (а коней подбирали рябых - то ли это было прихотью самого хана, то ли они так различали свои шатры: один из кож черных, другой - из белых, а третий - из рябых), послов почти втолкнули в этот шатер, там было жарко и душно. Стрижак сразу же промок в своих многочисленных хламидах, а Шморгайлик стрельнул глазами туда-сюда по привычке, но подглядывать здесь было нечего: на подушках хан, а возле него, с двух сторон, два ордынца с мечами, только мигнет - изрубят тебя в капусту.

Стрижак чуточку замялся, не зная, как вести переговоры с ханом, потому что языка ордынцев не понимал, а хан не умел разговаривать по-нашему. Его выручил один из татар, стоявших возле хана.