Первомост

После этого Стрижак шел спать не без радости, другие же могли идти на работу, как это повелевал святой Николай: Воевода - в объезд своих владений, Немой - к его стремени, Мытник - на мост, ну а Воеводиха - кто его знает, что должна была делать эта истомившаяся по ласке женщина?

И вот она, слушая Стрижака с видимым нежеланием, неожиданно для всех, может быть и для самой себя, в конце одной трапезы внезапно сказала:

- Научи меня.

Все переглянулись. Никто не мог взять в толк, к кому она обращается. Но ежели разобраться, то кто же мог ее чему-нибудь научить? Воевода? Да он, наверное, выложил уже своей жене все, что должен был выложить из требований своих и повелений. Мытник? Человек только и знает жевать да собирать мостовое, пакуя его в кладовые. Жена Мытника? Куда муж - туда и она. Немой? Смешно и думать! Оставался Стрижак.

- Научить? - переспросил он.

- Научи, - повторила половчанка почти с отчаянием.

- Лепо, лепо, - промолвил Мостовик, - научи ее.

Стрижак вытер губы, откашлялся, изрек торжественно и словно бы отпугивая:

- Слезы теплые, плаканья душевные, воздыхания сердечные, бдения всенощные, пения трезвенные, молитвы беспрестанные, стояния неседальные, чтения старательные - вот что такое обучение книжное!

И, заметив, что Мытник не слушает, а делает свое, то есть проглатывает огромные куски жареного мяса, загремел:

- Не глотай без разжевывания, чтобы не растолстела твоя плоть еще сильнее и не укоренились мысли в лености!

Стрижак был зол не из-за того, что Воеводиха своей прихотью выдумала ему работу. Половчанка коснулась больного места в душе Стрижака.

Одно лишь слово, а как много значит оно, вся премудрость и все суесловие всех книг, сложенных вместе, не могут заменить единственного слова "научи". Много-много лет назад обрушилось это слово на голову маленького мальчика. К незначительному пересопницкому князьку заехал досточтимый игумен киевский и после трапезы щедрой заметил среди малышей одного худого костлявого мальчика, с глазами то ли мученика, то ли одержимого. Игумен ткнул перстом в горячие глаза этого подростка и сказал князю: "Научи его".

- Так он ведь робичич, - засмеялся князь.

- А кто вы все? - спросил строго игумен. - Рабы божьи. Обучится в обители нашей, постигнет мудрость, высвятится в священника и к тебе же возвратится слугой твоим и божьим.

Малого отправили тогда вместе с игуменом. Не сказали даже отцу и матери. Он так и не увидел их больше никогда. Только запомнил навсегда отца, как тот возвращается с княжеских ловов, держа тяжелое ратище на плече. Всегда ходил с ратищем на плече, мог пробить навылет вепря и даже тура остановить в бегу, но однажды не сумел остановить и упал растоптанный. Об этом узнал Екдикий, возвратившись через много лет к князю уже священником. Матери своей тоже не застал - после смерти отца она была продана князем куда-то к германцам или фрягам, потому что умела хорошо вышивать. Вот так научился изрекать путано-пышные словеса, а ничего на свете не имел, кроме далекого воспоминания об отце, с тяжелым ратищем на костлявом широком плече, да матери, склоненной над тяжелой вышивкой для князя с княгиней: белые туры на золотой земле.

Когда после трапезы вышли в сени, наперерез Воеводе бросился Шморгайлик и торопливо зашептал о чем-то; Мостовик отмахнулся от него, тогда прислужник подошел к Стрижаку и не без ехидства спросил:

- Что бы это значило? Приснилось два беса. Один наг, другой в кафтане. Схватил нагого, проснулся - ничего в руках.

- Хватал бы того, что в кафтане, хотя бы кафтан имел, - пробормотал Стрижак, с трудом отрываясь от болезненного воспоминания.

Во дворе увидели, как к воротам идут двое детей, взявшись за руки. Светляна и Маркерий. У Немого тепло сверкнули глаза, ему, видимо, захотелось догнать дочь и хотя бы прикоснуться ладонью к ее волосам, но не осмелился отойти от Воеводы, а Мостовик проследил, как дети подошли к воротам, как Маркерий отстранил сторожа, чтобы не торчал на пути и не мешал пройти им не друг за дружкой, а рядом, не выпуская рук.

- Возьмешь малых сих, - сказал Мостовик Стрижаку.

- Малых? Куда?

- К обучению.

Шморгайлик коротко хихикнул за спинами. Стрижак еще только мысленно связывал все воедино, а этот паскудный доносчик уже смекнул, что Воевода боится оставлять свою половчанку с глазу на глаз с чужим человеком. Мало ли чему он обучит ее! Вот и подставляет свидетелей малых. А малые - самые худшие свидетели. От них не избавишься.

Шморгайлик хохотал мстительно и радостно одновременно, потому что преимущество, которое Стрижак получил перед другими мужчинами из-за прихоти Вудзиганки, мудро и предусмотрительно было сведено Воеводой на нет.

- Не води дружбы с женой, да не сгоришь огнем ее, - Стрижак наклонился к Шморгайлику, закрыл глаза, разинул рот, издеваясь над доносчиком. - Почему же не хохочешь больше? Осекся?