Читаем Первомост полностью

Между ханскими прислужниками же тем временем поднялась огромная кутерьма из-за этих странных послов, потому что никто еще не прибывал к Бату-хану в таком деле, как эти русичи. Елдегай пересказал слова Ямяма великому ханскому писцу Булгай-аке, предполагая, что, быть может, он будет знать, как действовать дальше, однако и Булгай-ака оказался столь же неподготовленным к неожиданности, кроме того, он, несмотря на свое высокое положение, отличался точно такой же недальновидностью, как и все, кто окружал великого хана. То есть голова у каждого из них была на плечах, но одновременно ее словно бы и не было, потому что голова эта не могла принимать решений, право окончательных решений принадлежало здесь только великому хану, поэтому о любом новом и неожиданном деле следовало непременно докладывать хану, что Булгай-ака и сделал утром.

- Мост? - спросил Батый, сидя на золотых подушках в своем огромном шатре. - А что это такое?

Никто этого не знал. Созвали ханов, в их числе - великого воина Субудай-багадура, который прошел полмира, брал Хорезм, был на Кавказе, преодолевал сотни рек, больших и малых, там, кажется, было что-то, именуемое мостами, но оно разваливалось перед их войсками, будто от дуновения ветра; монголо-татары не верили ни в мосты, ни в лодки, ни в корабли, - они знали только твердую землю, в речках тоже искали броды. Когда Хорезм-шах, покинув свою столицу, добежал до самого моря и удрал на корабле на маленький островок, воины Субудая не погнались за ним. Зачем пускаться в злое море? Они сели на берегу и ждали, пока, по их расчетам, шах должен был бы умереть от жажды и голода. Так и случилось. Терпение выше всех мостов и кораблей на свете.

Был там также Менгу-хан, который прошлой травой ходил под Киев. Если бы у него спросили, видел ли он там мост, он удивился бы безмерно. Мост? А что такое мост? Киев-град он видел, реку широкую видел, а за нею город. Осмотрел через реку стенные высоты и места неприступные, удивился необычайной красоте города и крепости его. А больше ничего не заметил. Послов снарядили через реку, как всегда делали. Плыли, схватившись за хвосты коней, а одежду и оружие переправили в кожаных мешках. В какие-то там мосты и в лодки верить нельзя. Мост развалится, а лодка продырявится, наполнится водой, утонет. Чем большая лодка, тем больше наберет воды и тем скорее утонет.

Тогда Бату-хан обратил свой взгляд на сына собственного Сартака, внука Тосука-хана, правнука великого Чингисхана. Сартак обладал даром счета. Он сидел, надувал щеки, днем и ночью перебирал пальцами, шевелил губами, подсчитывал добычу, награбленное, полученное в дань, - он все знал наперед, он требовал беспощадного уничтожения всюду, потому что его счет безошибочным был только там, где уже окончательно исчезала жизнь, одновременно Сартак хорошо знал, что жизнь неистребима, что люди, сколько их ни убивай, все равно откуда-то берутся снова и снова, поэтому принимал во внимание количество убитых и наперед подсчитывал, сколько может остаться живых, чтобы наложить на них дань. Даже от однодневного младенца, считал Сартак, следует требовать либо медвежью шкуру, либо мех черного бобра, соболя, черной лисицы, в крайнем случае хоря. Мост же? Что такое мост? Сооружение, благодаря которому люди могут переходить с одного берега на другой? Такая потребность всегда существует. Но за потребность платят. Сартак попытался сосчитать: если через мост перейдет за день один человек, с него можно взять один мех или же берестянку меда. А если перейдет не один, а десять? А ежели сто?

Откуда возьмутся люди? Они появятся. Войско убивает людей, чтобы они не мешали ему продвигаться вперед. Но как только оно идет дальше, позади появляются люди. Так поднимается вытоптанная конями трава. Людей на земле так же много, как травы. Для моста их хватит. Сартаку мост понравился.

Тогда Бату-хан призвал трех своих верховных чародеев и дал каждому из них по бараньей лопатке, и каждый должен был сжечь эту лопатку в своем шатре и принести великому хану на рассмотрение.

Пока же где-то сжигались лопатки, ханы слушали игру на высушенных бараньих кишках, которыми услаждали их слух ловкие умельцы, и пили черный кумыс из золотых чаш, украшенных драгоценными камнями.

Потом принесли лопатки. Батый принялся пристально и внимательно их рассматривать. Что такое баранья лопатка? Перышко под ветром вечности, окаменелая длань судьбы или же омертвевшая лапа лебедя - птицы над птицами, как великий хан над землями и людьми?

Хан положил перед собою все три бараньи лопатки для сравнения, затем брал каждую из них, подносил к глазам, долго рассматривал, снова клал на место. Указание сил высших было таково. Если от сожжения лопатка потрескается вдоль и прямо - делай свое. Если же трещины пойдут поперек хотя бы на одной из трех лопаток - воздержись. Рассматривать лопатки имел право лишь великий хан. Все остальные почтительно ждали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза