Первопонятия. Ключи к культурному коду

У Стендаля любовь описана как «кристаллизация». Подобно тому как голая ветка, опущенная в насыщенный соляной раствор, быстро обрастает ослепительными кристаллами, так и подчас ничем не примечательная личность наделяется в представлении любящего всевозможными достоинствами. Но дело не только в субъективном представлении. Сам человек – заурядный или незаурядный – заново творится в этом любовном растворе и становится другим. В нем открывается нечто такое, чего он сам не знал о себе.

Если в любви есть желание, но нет вдохновения, нет взаимной трансформации личностей, то она лишена своих волшебных свойств и ее лучше назвать страстью. В отличие от любви, это магнетизм без магии, это прикованность одного человека к другому без той внутренней свободы, которая дается вдохновением. Страсть обрекает на страдание, потому что не готова дать свободу любимому существу, боится этой свободы как неотвратимой измены. В страсти, даже при самых бурных ее проявлениях, есть внутренняя оцепенелость, неподвижность взгляда и чувства: что-то чуждое человеку завладело его душой и не отпускает, будь это женщина, золото или слава (Дон Гуан, Скупой рыцарь или Сальери, если вспомнить героев пушкинских «маленьких трагедий» – для них мир сводится к вожделенной точке, а вокруг туман и небытие). Любовь дышит воздухом возможностей. Страсть душит и тяготит, как иго; о любви можно сказать евангельскими словами, что «иго ее – благо, и бремя ее легко».

Нежность

Вот перед тобой существо столь совершенное, или столь живое, или столь особенное, ни на что не похожее, что хочется окружить его собой, защитить от всего и от всех. Порою в этом существе ощущается нежный росток человека – ребенок, который нуждается в твоей заботе или с которым просто хочется играть, резвиться, дурачиться.

Из всех свойств любви это труднее всего описать. Нежность – самоотдача: все приобретенное желанием и вдохновением она теперь отдает любимому, охраняя каждый его шаг. Хочется охранять его от себя самого, от своих покушений и приставаний, от диктатов и капризов страсти, от смены настроений, от бытовых забот. Нежность почти ангелична и вместе с тем телесна. Это райская чувственность, которая не знает бурь желания, – почти неподвижность, покой, который прерывается легким шепотом, прикосновением только для того, чтобы глубже ощутить это блаженство сопребывания в одном времени и пространстве, где каждый защищает другого собой.

Жалость

Вдруг чувствуешь, что в другом человеке проседает жизненная основа, почва уходит из-под ног. И ты протягиваешь ему руку, начинаешь выводить с шаткого места. Он утратил веру в высший промысел и справедливость, жизнь потеряла смысл – ты обсуждаешь с ним мирообъемлющие вопросы, делишься опытом своих кризисов и их преодоления. И вдруг оказывается, что именно в той точке, где вы обсуждаете потерю смысла, этот смысл восстанавливается. Может быть, он для того и был потерян, чтобы заново его обрести именно вместе. И шаткое место уже позади, а отнимать руку не хочется, она уже приросла к другой руке.

Жалость – это новая тревога, уже не та, что сопутствовала желанию, не тревога неутоленности и неутолимости, а страх недодать, недоделиться. Предмет жалости – это слабости любимого, его боль, страдание, незнание, неумение… Смертность. Недаром по-простецки, по-деревенски «жалеть» – это и значит любить. Любовь без жалости может быть страстной, вдохновенной, нежной, романтичной, но ей недостает проникновения в слабость любимого, в которую можно вложить свою силу.

Иногда можно услышать, что слабых любят больше, чем сильных, красивых, удачливых, что к слабым крепче привязываются, потому что главная потребность любви – давать, наделять любимого всем, что есть у любящего. Вряд ли эта теория верна. Иначе сильные оказались бы самыми несчастными людьми. Суть не в том, что любовь вызывается слабостью, а в том, что любовь способна находить слабость даже в самом сильном. «Несказанная жалость спрятана в сердце любви» (У. Йейтс).

Опасно принимать жалость за любовь, но еще опаснее – исключать из любви чувство жалости. Если в ласках нет этого сдерживаемого плача хотя бы о смертности любимого, о неизбежной разлуке с ним, значит любовь еще недостаточна горька, не пропиталась тем страхом, которыми не могут не делиться прильнувшие друг к другу смертные существа. Чем теснее сплетаются двое, тем острее переживается хрупкость, разрывчатость этого сплетения. Из всех любовных чувств жалость больше всего обращена к смертности и слабости любимого, именно потому, что сполна переживает вечное и сильное в самой любви. Именно жалостью любовь вступает в состязание со смертью, пытается вырвать у нее жало.

Боль