Две вещи наполняют душу постоянно новым и возрастающим удивлением и благоговением, и тем больше, чем чаще и внимательнее занимается ими размышление: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне[398]
.Следовательно, не только удивление побуждает размышлять (Аристотель), но и размышление ведет к еще большему удивлению (Кант). Собственно, цель познания – не объяснять окончательно тот или иной предмет, а вести вглубь непознанного, от тайны к тайне, от поверхностного удивления ко все более глубинному.
Таким образом, можно выделить по крайней мере два разных вида (или уровня) удивления. Одно служит началом и мотивацией познания и ближе к вопрошанию: «Как такое может быть?» Другое выступает как итог познания и ближе к восхищению и благодарности: «Так вот как оно обстоит на самом деле!»
Житейское и философское удивление
Склонность к удивлению зависит от возраста. Всему удивляться – свойство ребенка. Ничему не удивляться – ветхого старика, впавшего в равнодушие, близкое к смерти. Очевидно, между этим наивом всеудивления и апатией полного неудивления находится избирательная удивленность зрелого мышления. Как писал Достоевский, «всему удивляться, конечно, глупо, а ничему не удивляться гораздо красивее и почему-то признано за хороший тон. Но вряд ли так в сущности. По-моему, ничему не удивляться гораздо глупее, чем всему удивляться. Да и кроме того: ничему не удивляться почти то же, что ничего и не уважать. Да глупый человек и не может уважать» («Бобок»).
Источник удивления – это способность различать между известным и неизвестным, привычным и непривычным. Именно такое различение обеспечивает усвоение новой информации по контрасту со старой и общеизвестной. Тем не менее крен в сторону удивления, вероятно, способствует ускорению творческой эволюции человечества. Поэт или философ больше, чем люди нетворческого склада, склонны удивляться, причем тем вещам, которые кажутся привычными большинству. Поэт удивляется вспышкам зарниц – и сравнивает их с глухонемыми демонами (Тютчев. «Ночное небо так угрюмо…»). Или летнему расписанию поездов – и сравнивает его со Священным Писанием (Пастернак. «Сестра моя жизнь…»). Поэтический язык, по Аристотелю, должен удивлять, как если бы он отчасти был иностранным. Философ удивляется тому, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды, – и рождается мысль Гераклита. Другой мыслитель удивляется тому, что не может объяснить ни себе, ни другим такое очевидное явление, как время, – и рождается философия времени в «Исповеди» Августина.
И. Хемницер в своей басне «Метафизик» (1799) изображает философа, который, упав в яму, не торопится схватить спущенную ему веревку, а спрашивает: «Веревка вещь какая?» Вот это и есть философия: удивление и вопрошание о природе самых обычных вещей, как если бы они были чем-то странным и неизвестным. В повседневной жизни мы часто удивляемся фактам, о которых не ведали раньше, но философами становимся в тот момент, когда известный факт удивляет нас тем, что он вообще возможен. Житейское удивление вызывается переходом от незнания к знанию; философское – переходом
Удивление может служить критерием подлинности при встрече естественного разума с искусственным. Считается, что степень развития искусственного интеллекта определяется тем, насколько он может имитировать человеческий, так что судьи, которые дистанционно общаются с компьютерной программой, могли бы принять ее за человека – это называется тестом Тьюринга. Но можно предложить тест более высокого порядка –
Удивление и диво