Первопонятия. Ключи к культурному коду

Иными словами, повесть «Портрет» была бы хороша, если бы в ней не было ни самого портрета, ни сюжета, с ним связанного. При всем своем критическом даровании, Белинский в этом пассаже не проявляет большого ума в силу усвоенной им «прогрессивной» методологии, а всякая жесткая методология (если это не специальная наука) может завести в тупик даже умного человека, поскольку неумен сам принцип подхода к предмету согласно отвлеченному методу, а не его собственной сущности. Поэтому Пушкин в том же письме Бестужеву и тоже по поводу «Горя от ума» замечает, что «драматического писателя должно судить по законам, им над собой признанным», то есть не прилагать к нему неких общих законов, а извлекать «метод» из единичности самого произведения и индивидуальности писателя.

Умный подход избегает жесткого методологизма, а живо реагирует именно на то, что отличает одного автора или произведение от других. Поэтому философские, критические, аналитические методологии, обычно распространяемые, как эпидемии, среди целых поколений, могут способствовать росту массовой глупости. Основатели методологий, вроде Гегеля и Маркса, Ницше и Фрейда, Фуко и Деррида, бывают весьма умны и дразнят своих последователей зигзагами своей вполне живой мысли. Но по закону возрастающей последовательности и стандартизации любая методология постепенно превращается в рассадник эпохальной глупости. Тогда Пушкин как «выразитель» чего-то классового оказывается неотличим от Лермонтова, Шекспир как «носитель» мужского шовинизма неотличим от Гёте… Поэтому самая надежная методология состоит в отказе от методологий и умно-избирательном подходе к произведению, когда критик или теоретик беседует с автором о том, что интересно для них обоих в присутствии равно заинтересованной аудитории.

В чем же заключено обаяние ума и умного человека? Ум устанавливает связи далеких вещей и проводит различия между близкими, чтобы каждая вещь получала меру своей единственности – и своего единства с другими. Как писала мадам де Сталь, «ум – это способность узнавать сходство в различных вещах и различие – в сходных». Ум – великий связной и великий разводящий. Ум – это со-раз-мер-ность, вносимая в бытие, это «со» и «раз» в одной мере. Поэтому ум помертвевший, нашедший «рецепт» или «метод», тут же превращается в глупость, пусть даже благоглупость, которая, весело отплясав на свадьбе, не может удержать пляшущих ног и с размаху врезается в похоронную процессию с добрым пожеланием: «Носить вам – не переносить!»

Живоумие

Важнейшее свойство ума – живость, гибкость, подвижность, способность выходить за пределы установленных категорий, бросать вызов догматике, играть понятиями, демонстрируя их относительность. Живоумие видит обратную сторону вещей, ставит под сомнение претензии на абсолютную истину, подтрунивает даже над самим разумом.

В России ум даже очень умных людей, таких как Л. Толстой, Н. Федоров, Вл. Соловьев, П. Флоренский, порой склонен застывать в величественных и глубоких, но негибких конструкциях мысли, напирать на какие-то идеи до упора. Или, напротив, ум ведет себя очень нервно, как у Ф. Достоевского или В. Розанова, – глумливо, издевательски, фельетонно. В этой желчности тоже есть нечто неживое или нездоровое, близкое к припадку: вот-вот мысль забьется в судорогах, как у подпольного человека, опровергая «дважды два – четыре». Органически живоумным можно считать Пушкина, воспитанного на французской культуре. Мысль Пушкина грациозна, естественна, ненатужна, не зациклена на определенных понятиях, не долбит в одну точку, но легко перебегает от понятия к понятию, точным прикосновением его оживляет, расшевеливает. Маленький пример пушкинского живоумия – заметка 1830 года: «Острая шутка не есть окончательный приговор. *** сказал, что у нас есть три „Истории“ России: одна для гостиной, другая для гостиницы, третья для гостиного двора».

Живой ум находит сходство в удаленных вещах, умеет разграничивать близкие вещи, но при этом не ищет панацеи в единственной теории или идеологии. Живой ум не прекращает процесса мышления и не подменяет его актом обретения полной истины или великого прозрения, якобы посланного свыше. Живой ум умеет быть насмешливым, но при этом не впадает в обратную крайность – паясничанья, выворачивания наизнанку здравого смысла, изничтожения азбучных истин, нервного смешливого тика, злого захлеба (что бывает у Ф. Достоевского и В. Розанова). Живоумие важнее для судеб разума, чем глубокомыслие, среди плодов которого и доморощенная эсхатология, углядывающая конец света за каждым углом, и конспирология, подозревающая повсюду всемирный заговор.