Первопонятия. Ключи к культурному коду

Вертикальный срез таблицы показывает, что возрасты не только сменяют друг друга, но и повторяются в человеческой жизни. Понимание этого может усилить межвозрастную симпатию и сопереживание, которое обычно распространяется лишь на людей своего возраста. Как правило, мы больше всего солидаризируемся с людьми своей возрастной группы, разделяем их заботы и интересы, сопоставляем их достижения, надежды, удачи и неудачи со своими, а все, что далеко выходит за пределы нашего возраста, волнует нас гораздо меньше. «Они совсем еще дети», «эта нынешняя молодежь», «эти замшелые старцы» – это все чужие заботы, они вне круга нашей эмпатии.

Но человек, приближающийся к порогу старости, вполне способен почувствовать экзистенциальную солидарность с молодым человеком, приближающимся к порогу зрелости, или с подростком, приближающимся к порогу молодости, или с ребенком, приближающимся к порогу отрочества. Между ними может возникнуть не менее глубокая эмпатия, чем между людьми одной горизонтально-возрастной группы. Периодическая таблица показывает нам эти новые конфигурации возрастных общностей и аттракций. Они представляют собой реальность не менее психологически достоверную и значимую, чем горизонтальные общности, что может пролить дополнительный свет на природу межвозрастных симпатий и способствовать формированию новых сообществ.

Вообще вертикальные сообщества – еще не исследованная и социально-психологически не реализованная модель организации межчеловеческих связей, гравитационных линий межвозрастных взаимодействий. Мы все еще мыслим о возрасте (и о других социально-психологических категориях) преимущественно по смежности, метонимически, а не по структурному сходству, не метафорически. Дети отдельно, подростки отдельно, молодые люди отдельно, старики отдельно… Но если исходить из теории вертикальных сообществ, то, в соответствии с постулатом Анаксагора, «все есть во всем»: среди молодежи есть дети, отроки и старики… Среди стариков есть дети, отроки, молодые и старые… Такова же и логика метафорического мышления: «все во всем», молодое в старом и старое в молодом, детское в зрелом и зрелое в детском… Каждая жизнь состоит из множества жизней. И каждый возраст в ней состоит из множества возрастов, сменяющих друг друга по той же модели, по какой они сменяются в масштабе целой жизни.

Нельзя исключить, что подвозрасты жизни в свою очередь делятся на подподвозрасты. На этом, третьем уровне таких элементов становится уже 125 (53). В самом деле, ведь и в том возрастном отрезке, который мы обозначаем как «детство детства» (порой его именуют «младенчеством»), тоже можно выделить пять меньших периодов: «детство детства детства», когда младенец еще почти все время спит; «отрочество детства детства», когда он начинает морщиться, плакать, страдать от непосильной тяжести навалившегося на него мира и его чувственного изобилия; «молодость детства детства», когда младенец начинает гулить, улыбаться, вести себя смело, активно пытается овладевать вещами, чарует окружающих; «зрелость детства детства», когда младенец начинает ходить и говорить, осваивает окружающее пространство и выражает свою мысль; «старость детства детства», когда младенец, уже начавший ходить и говорить, вдруг начинает скучать, томиться, не знает, что делать с собой, ожидая перехода в следующий подподвозраст: «детство отрочества детства». Такие микропериоды вполне реально выделяются в поведении ребенка[97].

Возрастная динамика. Одновозрастные и многовозрастные

Возрастная динамика – процесс нелинейный: опережение по возрастной фазе может перейти в отставание и наоборот. Так, Пушкин, по воспоминаниям современников, был малоподвижным, созерцательным ребенком, и лишь с переходом к отрочеству и особенно в юности в нем проявилась та подвижность, гиперактивность, которая в зрелом возрасте уже могла даже производить впечатление инфантильности или ювенильности (недаром Пушкина прозвали «сверчком» и уже в 1820-е годы называли «егозой», как ребенка). Сам Пушкин был очень чувствителен к возрастной динамике, к попыткам человека «выпрыгнуть» из своего возраста. Этот мотив прослеживается от юношеского стихотворения «К Каверину» (1817):

Все чередой идет определенной,
Всему пора, всему свой миг;
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный. —

до последнего стихотворения «От меня вечор Леила…» (1836), с его завершающими строками:

Сладок мускус новобрачным,
Камфора годна гробам.