Первопрестольная: далёкая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1

— Опять за свою переборку? Закрой сундук, старый дурак! Никакого вскреса[233] от тебя не вижу. Днём и ночью только и ворошишь своё барахло.

— Эх, хозяин, хозяин, — жалостливо прошептал дедушка Гуляй, — вся Москва наша в этом сундучке… Вспомнить хочется…

Гуляй поднялся с пола, утёр рукавом слезу, подбоченился, щёлкнул пальцами, по-молодецки ухнул и неожиданно пустился в пляс, запев песню с деревенским завизгом:

Ох, пойду я да в зелёный
           Тот лесок.
Вырву, выломлю кленовый
          Там листок.
Напишу я на нём грамотку,
Пошлю её к отцу старому.

И вдруг в середину песни ворвался такой страшный взрыд, которого я никогда ещё не слышал:

— Помираю!

На койке метался Денис Петрович. Дедушка Гуляй почему-то не бросился к нему на помощь, а продолжал стоять в позе плясуна, только рот его раскрылся и красное лицо словно инеем покрылось…

— Священника, — подземным, уходящим в глубину голосом охнул Денис Петрович, разрывая руками рубашку на груди, — показался медный крестьянский крест.

Дедушка Гуляй упал на пол. Он ползком задвигался к постели умирающего. Я побежал за священником. Когда мы пришли, то бывший московский миллионер уже отходил, не дождавшись причастия. Дедушка Гуляй вынимал из сундука смертную одежду.

Священник запел канон «на исход души» — «Яко по суху пешешествовав Израиль, по бездне стопами…» Читались смертные слова: «Нощь смертная мя постиже неготована…»

Я смотрел на глиняную кружку, из которой Денис Петрович прихлёбывал чай.

Священник сложил крестом руки умирающего и перекрестил его. По завечеревшей крыше ходили воробьи. Один из них заглянул в окно и чирикнул.

* * *

…Похоронили Дениса Петровича на кладбище бедняков и бездомников, под еловым крестом. Руками дедушки Гуляя была прибита к кресту оправленная в стекло визитная карточка с золотым обрезом:

«Коммерции советник Денис Петрович Овсянников».

Иллюстрации

Успенский Собор Московского Кремля

И. Ф. Наживин

Отправка Марфы Посадницы и вечевого колокола в Москву.1478 год. Художник А. Д. Кившенко. 1880

Великий князь Иван III Васильевич. Лицевое изображение из «Титулярника». 1672

Кремль во времена Ивана III. Художник А. М. Васнецов

И. С. Лукаш

Боярыня Морозова. Художник В. И. Суриков. 1887

Царь Алексей Михайлович. Лицевое изображение из «Титулярника». 1672

В Коломенском.Гравюра XVIII в.

И. Л. Осоргин

Вербное воскресенье в Москве при царе Алексее Михайловиче. Шествие патриарха на осляти. Художник В. Шварц. 1865

Патриарх Никон. Гравюра. XIX в.

Свадебный поезд в Москве (XVII столетие). Художник А. Рябушкин. 1901

Памятник К. Минину и князю Д. Пожарскому в Москве. Скульптор И. Мартос. 1804–1818

Комментарии

В книгу включены разноплановые и порою разнящиеся по достоинствам художественные произведения эмигрантов «первой волны», посвящённые Москве и москвичам. Как и в двухтомнике, увидевшем свет в 2003 году, за основу расположения текстов принят, условно выражаясь, «исторический» принцип: повести, рассказы и т. д. выстроены в пределах книжного пространства в соответствии с хронологией описываемых в этих произведениях событий. Иными словами, в настоящем издании «сумма» литературных сюжетов («гипертекст») являет собою некоторую последовательную литературную версию истории первопрестольной и её обитателей — истории, безусловно, фрагментарной и не всегда совпадающей с реальной (антиномия «текста» и «реальности» — вообще одна из наиболее актуальных и спорных проблем нашего времени), но, тем не менее, впечатляющей.

Археографические принципы публикации эмигрантского наследия до сих пор не разработаны на теоретическом уровне. Сложностей здесь немало. Например, последняя прижизненная публикация произведения изгнанника вовсе не обязательно была его последней творческой волей: многие сочинения эмигрантов перепечатывались в Зарубежной России без согласия и ведома авторов. Дополнительные проблемы возникают и в связи с тем, что ряд эмигрантских архивов доныне недоступен российским исследователям, которые не в состоянии проследить историю создания того или иного текста. Исходя из сказанного, составитель в данной книге (не претендующей на «академизм») избрал следующий — по-видимому, небесспорный — путь.