— Самое интересное, — улыбается Иван Палыч. — Сидели мы в пивнухе. Друг мой ушёл, а я. Я запечатлился, на продавщицу. Ага… Правда тогда я от страха убежал. Домой… Жене всё рассказывал со слезами. Прощения просил. А она меня за руку взяла и увела к пивнухе. А там… Жизнь очень очень быстро наладилась. И время появилось, и выжить стало легче. Государство нам сразу же помощь выделило. Пайки, выплаты, выходные. Со временем страх прошёл, мы поняли что так лучше, а там дети появились. И я не жалею. Нисколько. Жизнь, она штука сложная, иногда непонятная. Сегодня она тебя ненавидит, ты изрешечённый пулями в окопе умираешь, а завтра она тебе даст всё и даже больше. И дело тут не в почёте, не в помощи от государства, а в том что люди жить должны. Особенно наши, те кто выжил, те кто родину отстоял. Да, нас осуждают. Особенно за океаном. Там если мужик на мужике женится, то норма. А наши обычаи, дикие и неправильные. То церковь небогоугодными посчитает, то какой-нибудь активист речи умные толкать начнёт.
— Вот ведь плесень.
— Зато свобода, — разводит руками Палыч. — А не как у нас. Не могу об этом, противно. Ну, а ты, Игорёк… Наставлять я тебя не стану, указывать как лучше тоже. Однако совет всё же дам. Парень ты умный, просто думай. Но думай не только о себе, а про окружающих не забывай. Любят они тебя, обе. Сильно любят. Да и ты, неравнодушен, это видно. Так что, соберись, выпрямись, ну и пригласи куда-нибудь. Пообщайтесь, узнайте друг-друга. Понимаешь?
— Спасибо Иван Палыч. Вы мне очень помогли. Но я не об этом поговорить хотел.
— А о чём? — удивляется директор.
— Я всё понимаю, правила тут другие. Запечатление это. Да оно случилось, как с Леной, так и с Таней. И я готов принять это, я сам этого хочу. Но не могу.
— Убеждения?
— Нет, Иван Палыч, другое. Вчера к нам Таня приходила. Состоялся разговор, о том что мы будем жить вместе. У меня приступ случился. Меня так выворачивало, что кричал от боли. Бился в припадке… Сегодня, смотрю на Таню, а мне как будто гвоздь в голову вбивают. Что со мной? С вами так же было?
— Нет, — качает головой директор. — Хм, очень странно. Ты знаешь что… Есть у меня несколько сослуживцев, видные доктора, я свяжусь с ними, разузнаю. А ты особо не распространяйся. И старайся ни о чём не думать. То есть не зацикливайся. Не волнуйся, мы найдём способ помочь тебе.
— Спасибо. Я пойду?
— Иди, но если будут ещё вопросы, ты знаешь где найти меня.
Выхожу из директорской, сую руки в карманы и топая к курилке прихожу к очень интересным выводам. Сначала, когда-то давно, многожёнство посчитали необходимостью и применили. Посмотрели на результат, увидели прогресс и решили развить. Что получилось и получилось неплохо. Дико? И да, и нет. Если бы государство, пошло на другие меры, например здоровых и одиноких женщин репродуктивного возраста, согнали бы в лагерь где провели бы искусственное оплодотворение, а потом ещё и ещё и так пока население не восстановится… Эффективно, но ещё аморальнее. Это уже не забота о населении, а скотство. И ведь они могли так поступить. Именно так… Однако выбрали другое и изменили понятие семьи. И если верить Палычу, а ему можно верить, то если сразу всё это показалось местным зверством, то потом все втянулись. И втянулись, судя по всему очень хорошо, спасибо опять же запечатлению. Правильно ли это? Не мне судить. Я по прежнему, но уже в меньшей почти незаметной степени, почему-то считаю это аморальным. Но если бы такой выбор встал передо мной… Я поступил бы также. Фермы где выращивают людей, потом специальные лагеря где их воспитывают… Ничто не заменит семью и родительскую любовь. Так что… Не знаю кто именно разработал и принял указ сто шестьдесят девять, но человек он умный потому как такие проблемы надо решать, пусть даже таким образом. Поддерживаю…
Кого ты поддерживаешь, решала? Ты свои проблемы, которые и не проблемы вовсе, решить не можешь. А ещё в государственные дела лезешь. Да любой другой, на моём месте, от того как я сейчас живу, ни на секунду бы не впал в уныние. А наоборот, жил бы и наслаждался. Дом, деньги, две красавицы… Три. То есть четыре. Блин, любой другой… Но ведь любым другим от этого не больно? Как я понимаю никого кроме меня не корёжит от мыслей о большой семье. Да и не вижу я чтобы у кого-то башка раскалывалась. Ну ходят по улицам, не только парочки, но и троечки-четвёрочки. Никто из парней не мучается. Никто не бледнеет и за голову как я не хватается. Все счастливы. Все кроме меня. А что со мной? Надо покурить. Я просто не могу понять.
— Скворцов, — вывернув из-за угла и уперев указку мне в грудь Нестерова Маргарита Андреевна. — Куда направляешься?
Белая брюки, фиолетовая не закрывающая живот кофта. Огромные зелёные глаза… Выглядит потрясающе. Так потрясающе, что… Если бы не боль, зная о том что мы запечатлены друг на друга, я бы уже не справился с собой и… Но боль, всё меняет. Отшибает весь романтический настрой.
— Маргарита Сергеевна, здрасте, — улыбаясь учителю истории здороваюсь. — Потрясно выглядите. А я… Уроки закончились…