Первопричина: Лагерь смерти (СИ)

— Николай, послушайте, — подняв руки говорит Ломакин. — Мы не выживем. И до Австралии не добежим. Пожалейте девушек. У нас есть шанс. Союз в бедственном положении и такими как вы разбрасываться не станет. А ситуация… Если оборону продавят, если фашисты перейдут Урал… Вы видели что творится в этом лагере. А таких лагерей сотни. Мы сможем помочь, нас примут, нам самим помогут. Если мы ничего не сделаем, то все жизни которые отнимут эти твари будут на нашей совести. Вы всё видели, вы на себе прочувствовали. Там обычные люди. Неужели вам не жаль их? Там женщины, дети, невинные… Николай…

— Ладно, посмотрим, — видя что Ломакин сейчас расплачется мотаю головой. — Раньше весны всё равно не выдвинемся. Пока соберём информацию, посмотрим. Может кого-нибудь из заключённых украдём. Надо узнать как можно больше. Идёмте, мне почему-то кажется, что нас ждут.

Вот ведь история… С каждым днём всё чудесатее и чудесатее. Но в чём-то Ломакин прав. Не знаю почему так думаю, но… Как говорится из двух зол выбирают меньшее. И тут вопрос какое из них меньшее. Да, фашисты со своим расовым превосходством конченые отморозки. Но и совки нихрена не добродетель. Гэбня, репрессии, ГУЛАГи, культы личности, загранотряды, штрафбаты, в общем ничего хорошего. Настолько ничего, что я их ненавижу. Однако фашистов и их союзников я ненавижу сильнее. Так что… Пока не ясно.

****

Возвращаемся в убежище, садимся за стол и тут же девушки двигаются ко мне ближе и прижимаются. Ломакин отдав управление Осипу отваливает. Осип включив гостеприимного хозяина обхаживает Серафину. Сама Серафина от такого явно смущается и смотрит на меня.

— Ну, красавица, — не выдержав её взгляда начинаю. — Рассказывай.

— Хорошо, — скромно улыбается она, вздрогнув сглатывает и…

Рассказ впечатляет… Серафина, она же Преображенская Серафина Яровна, тридцати трёх лет от роду, особо ничем не выделялась. Родилась и выросла недалеко отсюда, в небольшом городке. Работала на заводе, делала снаряды, но тут случилось грандиозное наступление. Город взяли в кольцо. Совки, организовав оборону и не жалея себя принялись выводить мирных жителей. И даже преуспели в этом, ценой собственной жизни. Однако на колонну беженцев обрушился авианалёт. Почти все погибли, включая мужа Серафины. Выживших же собрали и отправили на север, то есть в Идельштайн.

Там, то есть здесь, красивая, отходящая от контузии женщина сразу приглянулась врачам-живодёрам. Мол кожа у неё особенная. Ни родинок, ни пятен, цвет интересный, то есть белый.

Сама Серафина, рассказывает что кожа и волосы всегда были предметом её гордости. Кремово-белый оттенок, нежная, бархатистая, на солнце не обгорала, ссадины и царапины за ночь заживали, синяков никогда не было. Волосы, густые и чёрные, сводили с ума ухажёров. Она всегда считала это даром, пока в лагерь не попала. Здесь такая красота превратилась в проклятие. На неё светили ультрафиолетом, прижигали кислотами и щелочами. И когда наконец решили снять, в госпитале нарисовалась Марта.

Разогнала врачей, забрала женщину с собой и у себя в кабинете, угощая чаем и штруделем, с восхищением смотрела на неё и даже руки гладила. Недолго. Ничего не подозревающая Серафина, у которой вспыхнули искорки надежды, ещё не понимала к какому чудовищу попала.

Далее рассказ шёл со слезами. Там же, сразу после чая, Марта вызвала особо искушённых докторов и взялась за дело. То есть, решила сама снять с Серафины кожу. Не потому что надо исследовать, а потому что красивая. И из такой красивой кожи, Марта решила сделать себе пару абажуров и обтянуть любимый стульчик. А чтобы не изменять себе и не тянуть кота за причиндалы, фрау чтоб её Марта, решает подготовить кожу на месте. Ну и снять, собственноручно. А то эти криворукие помощники ещё испортят.

Серафину тут же вяжут, накачивают разной гадостью, чтобы не померла и сознание не потеряла и, собственно начинают подготовку. Натирают разной дрянью, в том числе и порошком кристаллов «Первопричины» обкалывают болеутоляющими, после чего Марта действует или же снимает с женщины кожу. Скальп идёт как трофей, кожу сразу приспосабливают на места. Пока помощники сочиняют абажуры и меняют обивку на стуле, Марта, видя что женщина не умирает, решает развлечься и брызгает на её плоть кислотой, избивает и надругается. После, поместив вырванную из Серафины матку в стеклянный бак, Марта приказывает выбросить женщину. И тут, по счастливой случайности, мимо кучи мусора шуруем мы.

— Нда, — качаю головой и трясущимися пальцами достаю из пачки сигарету. — История. А ты…

— Я не знаю, почему, — опустив голову вздыхает Серафина. — Но я не могу горевать. Рядом с вами, мне странно спокойно. Маришка правда ревнует, но в остальном. Вы мне сочувствуете. А ты… Вл… Николай. Да, Николай, ты врезался в мою память. Я видела тебя, слышала и верила. Я знала что ты поможешь и я…

Что говорит Серафина, я уже не слышу. Всё моё внимание приковано к Ломакину. Который стоя надо мной, прожигает меня укоризненным и даже слегка злым взглядом.