Первопроходцы

О том, что у него воеводский приказ остановить беглецов, Стадухин помалкивал, опасаясь долгих разбирательств и многих просильщиков. От расспросов отмахивался, но когда подошел Ивашка Казанец, первостроитель Жиганского зимовья и товарищ по давнему походу на Вилюй, вынужден был выслушать его. Казанец с застенчивым и скромным лицом попросил взять с собой.

– Ты хоть знаешь, куда я плыву? – вопрошающе усмехнулся Стадухин.

– Слыхал от таможенных, что на Колыму и дальше, – вид у Казанца был тоскливым, как у пропойцы, ищущего опохмелки. – Помнишь, казачья служба мне в обычай! Грамоту знаю, царю челобитные писал.

– И что не живется? – сочувственно рассмеялся казак, – За челобитные хорошо платят.

– Вместо того чтобы заплатить, стараются напоить, – слезно посетовал Казанец. – А я слаб отказывать. Возьми, а то сопьюсь до смерти! На Колыме, поди, и жалобщиков меньше, и вина нет.

– Писарь нужен! – задумался Стадухин. – Только без жалованья, на пай, как все охочие.

На том они ударили по рукам и составили письменный договор, по которому Иван Казанец обязывался служить два года всякую службу без жалованья.

От Жиганского зимовья Стадухин отправился к устью уже с десятью охочими людьми. Коч быстро бежал под парусом по широко разлившейся реке, где не замечалось течение воды. Возле Столбового зимовья Михей спросил тамошних служилых про Дружинку Чистякова, добрался ли? Казаки ответили, что старик напросился к беглым казакам идти на Погычу.

– Опять в бега! – удивился Стадухин. – А жаловался, что немощен! Удалец! – Не удержался от похвалы сослуживцу. – Вот она, казачья доля!

Стоило его кочу войти в знакомую ленскую протоку, которой выходили в море суда, идущие встреч солнца, путь преградили льды. Их пригнал сильный ветер с востока.

– Беглецов-то нет! – щурясь, озирал окрестности Селиверстов. – Успели проскочить или утопли! – Размашисто перекрестился, подергивая бородой. – Не дольше, чем на три дня отстали от них.

Ожидая перемены ветра, люди Стадухина с неделю бездельничали, а он носился по кочу, по ледовым и береговым окрестностям. По ту и другую сторону от протоки была убегающая к горизонту тундра, к полудню – едва заметный хребет, над ним висело желтое холодное солнце, впереди сколько хватало глаз отсвечивали льды. В этом месте его и нагнал Власьев.

– Ну, что, поспешник? Далеко уплыл? – злорадно окликнул Стадухина.

В другое время Михей не удостоил бы его взгляда, но беда понуждала мириться. Поскольку ветер не менялся, по его разумению, надо было просекаться сквозь льды, двум ватагам сделать это легче, чем одной. Но Власьев ни словом, ни взглядом не выдавал беспокойства и терпеливо ждал перемены ветра. Вымученно улыбаясь, Стадухин предложил ему объединиться для прохода в море.

– На кой? – скривился в усмешке сын боярский. – Если и пробьемся многими трудами, там придется ждать пособного ветра. В том, что льды не пускают, нашей вины нет.

Стадухин в ярости натянул шапку до ушей, ни с чем убежал к своему судну. Подоив тощую бороденку, Юша Селиверстов неуверенно поддакнул, что просечься можно и своими силами, а там, в море, как Бог даст: глядишь, и удастся угрести против ветра по разводьям. К беспокойству атамана охочие относились с пониманием: попусту проедать припас никому не хотелось, они брали его в долг, под кабалу. Михей стал мириться с мыслью, что нынешним летом до Погычи не дойти, но к Колыме готов был ползти на карачках. Под насмешки власьевских людей его спутники целый день просекались и расталкивали битый лед, а продвинулись на сотню шагов. Хуже того, они наткнулись на большие, цельные льдины. Селиверстов объявил, что, пожалуй, быстрей тянуть коч воротом. Охочие долбили проруби, вставляли ворот, четырехсаженное суденышко ползло по льду к морю. Так, передвигаясь с места на место, они изодрали якорный трос и даже варовые ноги, утеряли якорь, но вышли на воду залива.

– Так-то вот! – торжествуя, погрозил в сторону власьевского коча Стадухин.

Ветер не менялся. Великим трудом Селиверстов сумел обойти мыс и привел коч в Янский залив. В устье, укрываясь от ветра и льдов, стояли два торговых коча. Попутные ветры пригнали их с Колымы. Мореходы были измотаны, кочи побиты льдами и волнами. На одном из них возвращался на Лену целовальник Петр Новоселов. Стадухин кинулся к нему узнать колымские новости. Несмотря на жарко горевший чувал, в подпалубной жилухе было сыро, люди вповалку лежали на нарах и были не краше покойников, но Петра Новоселова Михей узнал с трудом. Тот выглядел дряхлым старцем.

– Мишка? Ты ли? – Взял казака за руку, не поворачивая головы. – А я захворал, и сильно, – пожаловался. – Ослеп совсем. Молюсь, чтобы в пути не помереть, добраться бы хоть до Жиган и сподобиться христианского погребения.

– Смена идет! – не зная, что сказать, попытался утешить его Михей. – Сын боярский Василий Власьев и целовальник Кирилл Коткин стоят у Крестового острова в протоке, ждут попутного ветра и разводий.