Первопроходцы

Григорий только пуще рассердился, стал злей ругать сына боярского.

– Давно это было, Бог с ним, – нахмурившись, осадил его Бугор. – Юшку Селиверстова не видел? Упустили!

Евсей, глядя на Татаринова, тер виски и рассуждал вслух, чем Юша может навредить:

– Мы прощены воеводским указом, правда, за Мишкой не пошли, жалованья не дадут…

– Мне бы брата найти! – завздыхал Бугор. – Со мной в бега не пошел – ладно. Служил бы в Якутском! Так нет. Говорят, подался в другую сторону, на Амур. Гришка не говорил о Лене ничего нового и вразумительного, переводя разговор на Курбата.

– Да я уже все забыл! – начал злиться и досадливо морщиться Бугор. – Скажи лучше, как сюда попал?

Татаринов повеселел, заулыбался:

– Шли из Якутского на шести торговых кочах. Против Святого Носа дунул полуденник, три унесло к Большой земле, – махнул рукой в полуночную сторону с едва видимой полоской белых гор. – Чуть стих ветер, купчишки заорали – скорей назад, пока льдами не затерло. А я им – нет! Пока не погляжу острова, назад не пойду. Два малых обошел на лодке, на один – средний, высаживался, кричал, звал людей, видел следы с аршин и пустую каменную избу. Еще бычьи копыта, во! – Развел пальцы на окружность малого походного котла. – Но торговые с кочей так вопили, что пришлось вернуться…

Судно с тремя беглыми казаками, с ватагой промышленных людей и грузом моржовых клыков с неделю простояло в индигирской протоке. Мореходы отъелись птицей и рыбой, дождались попутного ветра. Только в августе их коч обошел Святой Нос, прибыл в Янский залив и, не заходя в Нижнее янское зимовье, поспешил к устью Лены. Но Крестовая протока оказалась забитой льдом и не только она. Большими трудами мореходам удалось просечься к устью Омолоя. Там уже отстаивались три судна, два из них были казенными.

– Горелый! Ты, что ли? – не сразу узнал морехода Бугор.

– Не помолодел! Белый как лунь! – вместо приветствия ответил казак.

– В какую сторону?

– Опять на Индигирку! – с унынием ответил Андрей Горелый. – И снова нет пути. – Встрепенулся, приосанился: – Может и лучше, что на знакомую реку… Прошлый раз вы с Мишкой хорошо мне помогли.

– Нам и нынче пришлось укрываться на Индигирке, – отговорился Бугор, смущенно приняв благодарность за прошлое. – Приняли грамотки и отписки от тамошних Коськи Дуная и промышленных. Гришку Татаринова видел.

– А я везу им воеводский указ принять Колыму у Ивашки Кожина.

Эта новость Бугра не заинтересовала.

– Мишка вернулся ли? – Хлестнул себя ладонью по лысеющей макушке. – Слышал, Федьку Чукичева отправили на Гижигу. Что не тебя?

– Про Мишку ничего не знаю, а Федька нынче в чине сына боярского! – с натужной веселостью сообщил Горелый.

– Слыхал! А что не ты?

– Припомнили давленый коч! – вздохнул бывший спутник Стадухина по оймяконскому походу, злей добавил: – Чины выслуживают при острогах, а не на дальних службах!

Почувствовав, что казак не желает говорить о себе, Бугор стал выспрашивать ленские новости.

– С тех пор как вы бежали, переменили трех воевод! – отвечал Горелый. – Пушкина и Францбекова за приставами увезли для сыска. Последнего, стольника Ивана Павловича Акинфова и дьяка Осипа Степанова мирно переменили царский стольник Михайла Семенович Лодыженский и дьяк Федор Васильевич Тонков. Нынче они правят. Ничего плохого про них не скажу.

– Ляхи, что ли?

– Бояре! – с тоской в глазах пожал плечами Андрей. – Не балует, однако, погода! – пожаловался, оглядывая низкое небо. – А Юшка Селиверстов успел, проскочил в Лену. Удачлив!

На коче казачьего десятника Горелого на Индигирку шли торговые, промышленные и служилые люди. Казаки с государевым жалованьем могли переждать зиму на службах, а промышленным и торговым сидеть на месте и проедаться накладно. Промыслов на Омолое не было, на Яне – худые. Ватага с коча Андрея Горелого хотела выбираться на Индигирку сухим путем, и Бог послал им бывальцев, прошедших всю полночную сторону Великого Камня до устья Анадыря. Торговые выспрашивали про волоки, про зверовые места на Колыме и Анадыре, приценивались к моржовым клыкам, предлагали обмен на хлеб почти по якутским ценам, а они снизились вдвое с тех пор, как рожь стали сеять по Лене и Киренге. На другом коче на смену Семену Дежневу и по его челобитной, отправленной с Данилой Филипповым, шел посланный из Якутского острога стрелецкий сотник Амос Михайлов. Одну зиму он просидел в Жиганском остроге, другую вынужденно зазимовал на Омолое. По его словам, беглый ленский казак Данилка, вернувшись с Анадыря, был встречен воеводой с царскими почестями. Амоса послали на Анадырь, а беглеца Данилку – в Москву.