Первопроходцы

И пока шел к дому, все думал, как жить? Темные мысли лезли в голову при воспоминании о нынешнем сыске, о московских расспросах в Сибирском приказе. И думалось ему, что служилые справедливо называются холопами. Так оно и есть. Снова стал искушать бес проситься на волю, но уже здесь, в Сибири: хотя бы в посад, в торговые и промышленные люди. И полегчало, будто ангел махнул крылом и дал прежнего растраченного духа. Досаждала нудная мыслишка – на что жить? Разве Герасиму помогать? И все же домой он вернулся с надеждой на другую жизнь, рассказывать о сыске не стал, пожаловался только, что при остроге ни жить, ни служить не хочется.

– Что ни воевода – то новые поборы! – поддержал его Герасим. – Меняются часто. И что делать? Хотели на отчину вернуться, говоришь, там еще хуже.

– Хуже! – Сел за стол Михей. – Перебраться бы куда подальше, к Тарху и Нефеду на Колыму, что ли! – Вздохнул, начиная обдуманный разговор. – Ты там не пропадешь, – кивнул брату, – каждый год ярмарки. Лыжи, нарты, собаки – все в большой цене. А рожь – два соболя пуд. При Головине и Пушкине в Якутском была вдвое дороже. Притоки на Колыме рыбные, мясного зверя много, – стал увлекаться. – Соболь ушел – и слава Богу! Народу будет меньше, а мы и в песцовых шапках походим. А что? – Встрепенулся, обводя глазами брата и жену, – поехали! Соберемся, станем жить одним домом, по старине. Когда еще кремлевские сидельцы туда доберутся.

– Поедем! Поедем! – заерзал на лавке Якунька.

– Тарх с Нефедом, наверное, по зимовьям да летовьям бродяжничают, – благоразумно заметил Герасим. – Страшно на пустое место.

– Мне все равно, где жить, лишь бы за мужем и с детьми. Нефед там, – всхлипнула Арина, вспомнив старшего сына. – А добираться страшно. На Олекму шли – много претерпели, туда и вовсе. Наслушалась я про Студеное море.

– Далеко! – согласился Михей. – Но если совсем уходить, то перетерпим!

– Что удумали? – скандально вскрикнула женка Герасима и уставилась узкими глазами на сидевших. – Никуда не поеду!

– Я тебя и не зову! – опустил взгляд Герасим. Молодуха с визгом сорвалась с лавки, накинула душегрею, выскочила из дома, громко хлопнув дверью. – Пусть охладится! – зевнул вслед младший Стадухин. – Больно криклива.

– Такие, сказывают, в блудных страстях злей и слаще! – рассмеялся Михей, глядя на брата.

– По мне лучше ласковые и тихие, – сгоряча отговорился Герасим.

Михей с Ариной смущенно притихли, понимая больше сказанного.

– Есть у меня задумка, – прервал затяготившее молчание старший Стадухин. – Вместо того чтобы служить при остроге, месяцами пропадать в улусах, буду проситься на Индигирку или Алазею. Уеду, срублю дом, другим летом вы с торговыми и служилыми приедете на обжитое место и уже не вернемся.

Выцветавшие глаза Арины расширились, испуганно уставились на мужа. Она спросила одними губами:

– Опять бросишь на годы?

– Нынче дольше, чем на два, не посылают. Новых земель искать не буду, вот те крест, – размашисто перекрестился, не поднимаясь с лавки. – Скажешь – нет! Никуда проситься не буду. Куда пошлют, там и приму службу. Мы – холопы, хоть бы и государевы, судьбу не шибко-то выбираем. И на кой Тарх с Нефедом в служилые поверстались?

Неделя по возвращении с олекминских служб была гульной. Герасим занимался обычными делами, Михей по гостям не ходил, чем выводил из себя скандальную молодуху брата. Ее бесило, что Якунька называл тятькой и атамана, и ее мужа, девка не упускала случая съязвить про свальный семейный грех. Михей с Ариной тягостно помалкивали, не вступая в споры и пререкания, Герасим мрачнел, вздыхал, морщился, однажды взял ее под руку и вытолкнул за дверь.

– Не пропадет!

На третий день к Стадухиным пришел Андрей Булыгин, спешно положив поклоны на образа, стал жаловаться и просить совета.

– Подал дьяку и письменному голове сказку, а воеводе – челобитную служить на Колымском приказе. Обещал прежний ясак с прибылью. Но хитромудрый Гришка Татаринов против моей сказки и челобитной подал встречную – с посулом десять сороков в год к прежнему ясаку. Обещает с охочих людей брать десятину, подвести под государя анюйских ходынцев и верхнеколымских ламутов.

Атаман Стадухин удивленно хмыкнул, поскоблив сивую бороду:

– Дурья башка… Похоже, спина кнутов просит!

– Я так и сказал письменному голове. Но воевода Гришкиным сказкам поверил и посылает его на Колыму, а с ним для своего воеводского надзора подьячего Семейку Аврамова.

– Ну, и что теперь? – спросил Михей, равнодушно глядя на товарища.

– Молчат! На Индигирку отправляют Козьму Лошакова. На Алазею посылали в прошлом году, менять рано…

– На все Божья воля! – со вздохом пробормотал Стадухин. – Без служб не станемся, хомут найдется.