Первопроходцы

— В Книге Царств много чего о преступлениях власти! — поднял ангельские глаза тотемец. — Если бы цари да бояре Закон Божий читали, то боялись бы погрешать против своего народа, знали бы, как наказуется этот грех.

Обойдя стороной мелководье, далеко вдающееся в море, Федот, насколько смог вошел во льды, среди них дождался попутного ветра, высмотрел разводья и взял курс на восход. Он пристально разглядывал ледовое поле к полуночи, будто все еще надеялся найти брошенный коч, но ради него дальше на север не пошел. Поблуждав среди плавучих льдин, увидел и узнал черневшую вдали оконечность Святого Носа, стал пробиваться к ней. За кормой в розовой дымке сливались небо и море, от низкого солнца розовели плавучие льды и призрачные горы полуночной земли. Шестеро нанятых спутников, уверившись, что Федот не поведет коч в обратную сторону, к Лене, ни о чем его не спрашивали. Они не были мореходами и старательно исполняли наказы передовщика, а он, все еще присматриваясь к ним, порой ловил себя на догадке, что эти блаженные читают его тайные помыслы и соглашаются с ними. Гребцы каждый день варили кашу. В спокойные часы отдыха, садились кружком возле мачты, снова читали и обсуждали Библию или заводили разговоры про Сибирскую Русь и Великий Тес. По их догадкам, воеводы так и не выведали пути к Старой или Беглецкой Руси и от богопротивной власти туда ушли многие. Федот Попов за годы скитаний по Сибири не раз встречал людей, искавших Ирию, но впервые судьба свела его с целой ватажкой, и вся она оказались на его судне. Он слушал их с загадочным прищуром глаз, с улыбкой, скрытой бородой и усами. А они, наслышанные о его скитаниях, доверчиво тянулись к нему, ловили каждое оброненное им слово.

— Еще смолоду знал я промышленного, Пантелея Пенду, — однажды вспомнил Федот. — Как-то встретились на Колыме, и старик говорил, что нашел Тес в самом его начале или в конце. Будто это прямая дорога от Чердыни до Байкала. Может быть, и дальше, но идти через мунгал он не решился.

— Мудрый был человек! — со вздохом перекрестил грудь вологжанин. — Царствие Небесное!

— Почему же Небесное, — усмехнулся Федот, обводя пристальным взглядом замерших слушателей.

— В Жиганах говорили, погиб!

Попутчики были осведомлены о делах Колымы больше, чем предполагал Федот.

— Говорили послухи, не видальцы! — с той же загадочной улыбкой поправил спутника.

— А коч был твой? — впившись в него взглядом, чуть слышно спросил вологжанин.

— Мой! — согласился Федот, скрытно посмеиваясь одними глазами. — Да только Пантелея Демидыча и тех, кто с ним были, мертвыми я не видел.

Глядя на него, спутники настороженно молчали, и Федот, прекращая туманный разговор, велел спустить парус, сесть за весла, выгребать к берегу. Ветер сносил их к полуночным льдам и туманам. За Святым Носом путь к восходу был забит льдом. К этому времени закончились дрова, в тесной жилухе, куда могли вместиться для сна и отдыха только четверо, было сыро и холодно, ковш уже скреб по днищам березовых бочек с остатками воды, но никто не роптал, соглашаясь с кормщиком, что пока дается, надо идти, а голод и жажду можно потерпеть Бог миловал: одним ветром и открывшимися разводьями Попов привел судно к знакомой губе, в которую впадала река со множеством галечниковых кос. Небо затянуло тучами, по всем приметам ожидалась буря. В губе в защищенном от ветров месте коч встал на якорь и его накрыл густой июльский снегопад. Он ничуть не опечалил мореходов. Они запасались пресной водой, ловили рыбу, стреляли уток и гусей, которых было на диво много. Ватага отъедалась, отдыхала и благодарила Господа за милости. Всего провианта, которым запаслись, могло хватить недели на две, но Федот требовал больше и больше, будто собирался безостановочно плыть до самой осени. Спутники безропотно подчинялись ему, хотя стало трудно пробираться с кормы на нос судна.