Первопроходцы

Но разминуться двум спорщикам не удавалось. Юшка с важным видом похаживал по казенному кочу, не оборачиваясь в сторону подошедшего судна, покрикивал на попутчиков. Сколько придется ждать, отстаиваясь в этом месте, никто не знал. Прибывшие тоже стали пополнять запас рыбы, сушить юколу. Бугор, хоть и просил найти стоянку подальше от Селиверстова, сам то и дело метал взгляды на его коч, щурился и вглядывался в тамошних людей. Иных он узнавал и окликал, те кивали ему, но не отвечали.

— Боятся Юшку рассердить! — приглушенно ругался Василий и орал во всю мощь: — Вятка! Ты с кем поплыл? С дерьмом собачьим! Явитесь в Якутский — он с вас мзду заломит втрое против уговора.

Селиверстов, побегав по корме, напыжился, нахохлился и ответил зычным голосом:

— Гузка ты гагачья! Борода белая, а ума не нажил. Провоз оговорен по рукобитью.

С неделю промышленные, торговые и казаки ловили рыбу, меняли воду на свежую. Все были заняты делом, и только Васька с Юшкой целыми днями лаялись, вспоминая былые обиды друг на друга, собирая всякие слухи и домыслы. Время от времени в их перепалку втягивался Степан Вилюй, отпуская в сторону Селиверстова язвительные замечания. Наконец задул полуденник. Льды стали отходить, открылся путь к Алазее, но Селиверстов медлил, не выбирая якорь. Наслышанный о его мореходном искусстве, родственник Степана Вилюя ждал непонятно чего, а люди ругали и поторапливали его. Не выдержав их раздраженной поспешности, он опасливо передернул плечами и согласился идти первым.

— А как обгоним хваленого да придем раньше! — с удальством поглядывал на море Бугор.

Гребцы разобрали весла, скинули шапки, запели молитвы Николе Угоднику, скорому помощнику и покровителю странствующих, с пением вывели судно на курс и подняли ровдужный парус, смазанный жиром. Ветер вздул его, зажурчала вода под днищем. На селиверстовском коче без суеты выбрали якорь и вышли из протоки. Над судном тоже взметнулся парус, и оно стало быстро нагонять оторвавшийся торговый коч. Бугор с Вилюем бросились помогать ветру силой весел, но Селиверстов догнал их, хитроумно закрыл своим парусом ветер так, что ровдуга соперников обвисла и заполоскала, громогласно захохотал, показывая Бугру срамные знаки. Его коч обошел соперников в такой близости, что задел концом реи. Посрамленные Вилюй с Бугром хлопали глазами, скрежетали зубами и беспутно срамословили.

— Водяной дедушка ему родня! — глядя вслед удалявшемуся судну, не смог скрыть восхищения Степан. — Правду говорят, нет морехода удачливей!

К вечеру Юшин парус был в версте от них.

— Ну и пусть! — смирился Бугор. — Нам идти следом безопасней.

При солнце и светлыми ночами селиверстовский коч долго маячил впереди, превращаясь в темное пятно, а другой, боязливо прижимаясь к мелководному тундровому берегу, ловил менявшийся ветер и выгребал своей силой, его парус то и дело полоскал. Впереди показались плавучие льды. С грехом пополам, этому кочу удалось миновать устье Алазеи, к Индигирке он пробивался на веслах, отталкивая льдины и уклоняясь от подступавшего ледового месива. Но морской Никола не оставил помощью, помог укрыться в протоке. Селиверстова там не было.

— У кого глаза моложе? — крикнул Бугор с носа судна, указывая на унылый тундровый берег.

Кормщик, бросив руль, подбежал к нему, всмотрелся из-под руки:

— Лодка под берегом! Похоже, казаки перебирают сеть.

Гребцы опустили весла, все вместе высмотрели шатер из кож, курившийся дым костра. Коч тоже был замечен и лодка стала выгребать к нему из-под берега.

— Гришка, что ли? — свесившись за борт, крикнул Бугор. Казак в лодке обернулся. — Это же Гришка Татаринов! — уверенней объявил Василий.

Лодка приткнулась к кочу, на борт взобрался якутский казак, со смехом обнял Бугра, весело поприветствовал Евсея и Ветошку:

— Здорово живете, беглецы? Слышал, разбогатели!

— Мы с Гришкой Верхоленский у бурят отбивали, людей Курбатки Иванова спасали от напрасной гибели, а после по его челобитной в тюрьме сидели! — хохоча, тискал казака Бугор. — Как здесь-то оказался?

— Служу в Нижнем индигирском с приказным Коськой Дунаем!

— Кто таков? — стали выспрашивать Евсей с Федькой.

— Сын боярский с Московии, из стрельцов. Пришел с новым воеводой. А я жду оказии на Лену, — закряхтел Татаринов, высвобождаясь из навязчивых объятий Бугра.

— Мы — на Лену!

— Значит, вас жду с челобитными от Коськи и индигирских промышленных.

Коч увели вглубь протоки, в безопасном месте встали на якорь, чтобы дождаться попутного ветра, запастись кормами и водой. Промышленные спустили за борт лодку, казаки, обступив Григория, выспрашивали о ленских новостях. Веки казака набухли, злобно обострились крылья носа.

— Курбатка из Верхоленского ездил в Москву с казной, вернулся сыном боярским, привез из Тобольского жену, двух сыновей и сел на Олекминский приказ. И у Головина, и у Пушкина, и у нынешних воевод в милости… Куда Бог смотрит? — напустился на Бугра, будто тот потакал несправедливости.

— Он добрый казак! — смущаясь злых слов товарища, стал оправдывать Курбата Василий. — И пострадали мы с тобой не сильно от его жалоб…