Первопроходцы

Между тем их судьба сложилась по-разному. Один панцирь оставил себе снимавший их татарин Кайдал или Кайдаул (по другим документам Чайдаул) и берег как святыню. Некий Байбагиш-тайша предлагал за него целое состояние: 50 верблюдов, 500 лошадей, 200 быков и коров, 1000 овец и в придачу 10 семейств невольников. Но Кайдал наотрез отказался расстаться со своим сокровищем. Умирая, он завещал своим детям беречь его как зеницу ока.

Второй панцирь татары решили принести в дар главному обскому «шайтану», который стоял на высоком берегу Оби напротив устья Иртыша. Здесь было главное святилище многих обских народов. Сюда, на Белые горы, приносили они свои дары и клали к стопам большого идола. Находился там панцирь недолго — только два года…

В 1586 году на Оби у устья Иртыша на берегу расположился лагерем воевода Иван Мансуров. Там возник недолго существовавший русский — «Обский городок». Однажды воевода решил лихим ударом раз и навсегда покончить с языческим святилищем. Чуть ли не первым ядром пушки он разбил в щепы белогорского «балвана». На некоторое время святилище, находившееся вблизи современного Ханты-Мансийска, перестало существовать. А панцирь Ермака забрал к себе влиятельный обский «князь» Алач.

Когда по приказу Москвы начались поиски панцирей Ермака для Аблая, тобольские власти прежде всего обратились к потомкам Алача, но те не знали, куда делась реликвия. Стали разыскивать детей Кайдаула. Оказалось, что у Мамета Кайдаулова есть панцирь. Предложили за него 30 рублей. Мамет отказался. Тогда тобольский воевода приказал приставу взять панцирь «неволею», то есть насильно. Долгое время считалось, что именно этот панцирь и попал в дом Ульяна Ремезова для передачи Аблаю. Сам Аблай-тайша не очень надеялся на то, что его просьба будет уважена. Когда посольство Ремезова прибыло в ставку тайши, тот осторожно спросил, удалось ли русским достать знаменитый панцирь и прислали ли его к нему. Ульян торжественно ответил: «Послали!» И тогда Аблай весь задрожал от нетерпения: «Подайте ми пансырь».

Аблай так был благодарен русским за бесценный дар, что решил отблагодарить их необычайным способом: он раскрыл им тайну захоронения Ермака. Именно тогда у Ремезовых впервые появился чертеж, на котором было изображено Бегишево кладбище и отмечена могила покорителя Сибири. Позже, в 1697 году, Семен Ульянович Ремезов сделал еще один чертеж этого места. В пояснении к изображению было сказано, что находится могила «выше погоста Бегишевского на горе на мысу под большой сосной близ юрт Баишевых при речке Башкурию(?) по течению на левой стороне на мысу горы». Несомненно, на этом месте следовало бы воздвигнуть новый памятник Ермаку!

Геолог Дмитрий Николаевич Фиалков из Омска как-то посетил место захоронения Ермака и пытался у местных татар добыть какие-нибудь дополнительные сведения. Самые упорные расспросы ничего не дали. Не обошлось и без курьеза. Прибыв вторично в Бегишево, Фиалков вдруг услышал, что один старый татарин знает «тайну» могилы Ермака. Геолог разыскал этого татарина и из его уст услышал пересказ сообщения Ремезова. С огромным волнением он спросил своего информатора: «Вам это, наверно, рассказывали ваши родители или старые люди?» На что старый татарин улыбнулся и ответил: «Зачем? Вот читай. В районной газете сказано: „Омский геолог Д.Н. Фиалков установил…“

Аблай-тайша впоследствии пожалел о том, что он выдал тайну, Ульяна Ремезова стал считать обманщиком. Почему? Вот что удалось узнать историкам.

Однажды тайша встретил Мамета Кайдаулова и похвастался ему, что стал хозяином „панциря Ермака“. Он показал свое сокровище. И тут вдруг Мамет неожиданно заявил, что показанный Аблаем панцирь… совсем не тот, который был у него насильно отобран. Мамет утверждал, что подлинный панцирь Ермака был „длинен и около грудей напереди кольцы часты, напереди ж ниже пояса прострелено, испорчено одно кольцо“. Следовательно, кто-то в Тобольске подменил реликвию. Но кто мог это сделать? Пристав, который был послан к Мамету, едва ли осмелился бы на такое. Может быть, тобольский воевода И.А. Хилков или кто-нибудь из его окружения? Это наиболее вероятно — ведь всякому хотелось бы иметь у себя такой чудодейственный талисман, о котором ходили самые необыкновенные рассказы. Как свидетельствует сам Семен Ремезов, панцирю приписывали поистине магические свойства: „чудотворение, болезненным исцеление, родильницам и младенцам отогнание недугов, на войне и на промыслах удача“,