Первопроходцы

Вторым "изобретением" юного мастера стали солнечные часы. Более простые в изготовлении, они затем распространились и у других семинаристов.

После окончания курса Иван Попов по старой семинарской традиции получил новую, "благозвучную" фамилию — Вениаминов, в память о епископе Вениамине, первом православном миссионере в Якутии. Таким своеобразным способом семинарское начальство отметило успехи выпускника Ивана Попова, его яркие способности.

После окончания учения Иван Вениаминов был определен дьяконом иркутской Благовещенской церкви, а четыре года спустя получил сан священника. Но и став священнослужителем, Вениаминов продолжал заниматься механикой, делал для продажи не только часы, но и музыкальные механические органчики.

Иркутский период, можно сказать по определению биографов и самого ученого, был самым спокойным и в его жизни. Именно в Иркутске, этом красивейшем из сибирских городов, он женился по любви и его молодая жена Екатерина Ивановна родила ему первенца.

Перелом в жизни семьи произошел внезапно. В начале 1823 года в Иркутск пришел указ Синода о том, что один из здешних священников должен поехать на Алеутские острова. Эта весть буквально ошеломила церковный клир. Как свидетельствует биограф Вениаминова, "никто и помыслить не мог о поездке туда, потому что в те времена Америка и Камчатка страшно пугали деспотизмом правителей".

И тогда искусный в делах церкви архиерей Михаил нашел остроумный выход из затруднительного положения. Он призвал четырех дьяконов и спросил их — согласны ли они ехать в Русскую Америку? Никто не решился. Бросили жребий. Его вытянул соборный дьякон Малинин. Но страх его перед дальней дорогой, трудностями плавания через океан, жизнью в суровом, холодном краю оказался настолько велик, что он предпочел отказаться от сана и заявил: "Лучше пойду в солдаты, чем поеду в Америку!" Несчастный не смог вынести до конца всей двадцатипятилетней тяжелой солдатской службы и на шестнадцатом ее году скончался под Красноярском.

И тут случилось неожиданное. Перед архиереем предстал Иван Вениаминов и выразил готовность поехать в Русскую Америку. Несмотря на то, что у него была уже большая семья: жена, мать, малолетний сын и дочь, молодой брат, несмотря на перспективы удачного продвижения по службе в Иркутске, решение Вениаминова было твердым.

Оно влекло за собой кардинальные перемены в жизни всей семьи. Его близким предстояло делить с ним все предстоящие и неминуемые тяготы. Нужно было иметь твердую волю и немалое мужество, чтобы решиться на такой шаг. Жена и дети Вениаминова стали настоящими героями-первопроходцами Тихого океана наравне с женами и семьями героев Дальнего Востока и Русской Америки — Невельского, Завойко, Муравьева-Амурского.

Что же прозошло тогда в Иркутске, в канун 1824 года? У семьи не было никаких обстоятельств, омрачающих и усложняющих жизнь. В первый раз на предложение поехать в Америку Вениаминов ответил отказом. И вдруг неожиданно для всех "весь загорелся желанием ехать". Позднее он сам писал об этом времени так: "Как будто бы что поворотилось в груди моей, и я тут же объявляю своим Домашним: я еду! Ни слезы родных, ни советы знакомых, ни описания трудностей дальнего пути и ожидавших лишений — ничто не доходило до моего сердца; как будто огонь горел в моей душе, и я легко расстался с родиной и не чувствовал трудностей утомительного путешествия".

В те дни будущий исследователь много расспрашивал Ивана Крюкова, алеута по национальности, оказавшегося в Иркутске, о жизни на островах. Как писал Прокопий Громов, стремление отправиться на Уналашку было продиктовано одним немаловажным обстоятельством, а именно желанием "посмотреть новую часть света". Это замечание Громова, как нам кажется, очень важно для понимания общего настроения Вениаминова тех дней.

Думая о жизни Вениаминова, я часто задавал себе вопрос: столь ли бесхитростным, простым и восторженно-эмоциональным порывом души было вдохновлено решение ехать в Русскую Америку? Ведь его перу принадлежат строки: "И точно, чего-чего не рассказывали мне об Америке и вообще и об алеутах в особенности, и чем-чем не убеждал Иван (Крюков. — А. О.) меня ехать на Уналашку, но я был глух ко всем его рассказам, и никакие убеждения его меня не трогали. Да, и в самом деле мог ли я, или был мне какой расчет, судя по-человечески, ехать бог знает куда, когда я был в одном из лучших приходов в городе, в почете и даже любви у своих прихожан и на счету своего начальства, имел уже собственный дом и получал доходу более, чем тот оклад, который назначался на Уналашке?"

Документы, в частности записки самого Вениаминова, позволяют сейчас немного приоткрыть завесу таинственности, проникнуть в суть сложного процесса его раздумий о выборе пути миссионера и просветителя, ученого и первопроходца.