Первородный грех. Книга первая

Через два дня, в пятницу, другой грузовик доставил их к казармам анархистов в Барселоне. Мерседес выделили койку в забитой до отказа общей спальне. К отправке на фронт готовилась очередная партия новобранцев, которые таращились на нее любопытными глазами.

Несколько раз она пыталась дозвониться в полевой госпиталь, но у нее так ничего и не вышло.

Она бродила по улицам, стараясь привести в порядок свои растрепанные мысли. А вокруг бурлил город, невыносимо шумный и после фронта казавшийся ей невообразимо большим.

Барселона изменилась.

Присущее ей веселье исчезло без следа. Флаги выглядели потрепанными. Кругом были видны голодные, унылые лица. По улицам ходили толпы оборванных беженцев из провинции, выпрашивающих еду.

Начались контрреволюционные выступления. Контроль над городом пытались взять в свои руки коммунисты. Прошедшие подготовку в НКВД головорезы повсюду чинили зверские расправы над наиболее преданными своей идее анархистами, рассчитывая таким образом «очистить» революцию.

Анархисты и коммунисты принялись стрелять друг в друга. Ходили слухи, что в подвалах домов постоянно проводились допросы, нередко с применением пыток. Разоблачения, взаимные обвинения, убийства, взрывы бомб… Началась жестокая внутренняя борьба. Мир сошел с ума.

Люди стали замкнутыми и разговаривали, не поднимая глаз, словно весь город жил в ожидании близкого конца. Словно весь город знал, к чему приведет эта война.

Осознание происходящего вызывало у Мерседес чувство глубокого омерзения. Идеи, которые она восприняла от отца, казались заманчивыми и романтическими только до тех пор, пока они оставались идеями. Но грубая, примитивная жестокость революционной борьбы внушала ей лишь отвращение. Ей стало ненавистно то, что сделала с ней эта борьба.

И ей так же была ненавистна мысль, что воспоминания об этих днях останутся с ней навсегда. Ее уже тошнило от режущей слух, напыщенной революционной риторики.

Мерседес чувствовала, что наконец ей стала понятна безропотная, пессимистическая человечность ее матери. Это была не философская теория. Это было нечто, что невозможно выразить словами. Нечто, идущее скорее от женского начала, от умения сострадать ближнему, нечто подсознательное, что всегда было присуще ее матери. А возможно, в ней просто кипела злость на то, что делали мужчины друг с другом.

Но это было нечто, что она понимала сердцем.

Жаль только, что она не пришла к этому пониманию раньше, до того как война оставила на ее душе страшные шрамы, превратив в убийцу.

Больше она уже никогда не сможет выстрелить в человека. Она найдет работу в каком-нибудь госпитале. Лучше пытаться спасать жизни товарищей, чем отнимать их у врага. Но сначала она собиралась съездить на Пасху домой.

Мерседес отправилась на железнодорожную станцию и купила билет до Сан-Люка и обратно, а затем снова позвонила в госпиталь в Гранадос. Когда ее соединили со старшей сестрой, та сообщила, что Хосе Мария умер через несколько минут, после того как она уехала из госпиталя.