Первородный грех. Книга вторая

Сержант послушно побежал назад поторопить растянувшихся солдат. Над горами эхом разнеслись его резкие, похожие на лай охотничьей собаки, команды.

Шон сел на камень и нашарил в кармане шинели сигарету. Морозный воздух, ворвавшийся в легкие с первой затяжкой едкого дыма, заставил его закашляться.

С приближением зимы становилось невыносимо холодно. Пробиравшиеся через горы интербригадовцы были закутаны в шинели и одеяла. Этой же дорогой – только в обратном направлении – они прошли четырьмя месяцами раньше. Тогда здесь были лишь отвесные скалы да крутые подъемы. Теперь же повсюду виднелись воронки от бомб и почерневшие остовы сгоревшей техники. Измученным бойцам то и дело приходилось, спотыкаясь об острые камни, обходить эти препятствия.

Раненых было так много, что почти каждые двое здоровых бойцов тащили, подхватив с двух сторон, своего товарища с перебинтованными ногами или головой. Тех, кто не мог даже ковылять, отправили на грузовиках, что было весьма сомнительной привилегией, ибо автомобили, как правило, оказывались легкой добычей авиации националистов.

– Пошевеливайтесь, muchachos! – хрипло крикнул Шон первой группке поравнявшихся с ним солдат. – Вы словно прогуливаетесь по борделю!

Примерно то же самое он кричал и другим проходившим мимо бойцам. Большинство из них были американцами или англичанами. Некоторые в ответ грустно улыбались ему, другие даже не смотрели в его сторону. Он машинально пересчитывал их, так как эти люди все еще были его подчиненными, они все еще были вместе – серые от пыли, в грязной, изодранной в клочья одежде, с осунувшимися угрюмыми лицами.

Теперь, слава Богу, дорога будет спускаться к морю. Тридцать миль до Таррагоны. Оттуда их довезут до Барселоны. А в Барселоне интернациональные бригады будут демобилизованы. Расформированы, распущены, отправлены домой. Они возвращались домой. Через считанные дни он снова встретится с Мерседес. Шон почувствовал, как учащенно забилось его сердце.

Они не виделись с августа, и он рвался к ней с каким-то безумным отчаянием. Он механически нащупал пачку ее писем, лежащую в нагрудном кармане, – писем, зачитанных чуть ли не до дыр.

Любовь к Мерседес переполняла Шона. В летнюю жару она заставляла его дрожать, а в зимнюю стужу у него буквально закипала кровь при каждом воспоминании об этой женщине. Где бы он ни был, она постоянно незримо присутствовала рядом. За последние три месяца он и часа не провел, не думая о ней. Даже под Гандесой, когда фашистская артиллерия обстреливала их позиции, когда в воздух взметались тонны камней, когда столбы пыли поднимались к небесам и когда казалось, что целый мир катится в тартарары.

Дождавшись последней группы солдат, Шон встал и, обгоняя выбившихся из сил товарищей, поспешил к голове колонны.

Надавали нам по задницам, – хмуро сказал сержант. – Большинство наших ребят остались лежать здесь. А мы вот драпаем по домам.

– Скоро весь мир поднимется на борьбу с фашизмом, – медленно проговорил Шон. – Просто мы были первыми. Вот что важно. Так ведь?

– Не знаю, – пожал плечами Френч. – Не знаю, кэп, что тут важно, а что нет.

Его светло-голубые глаза с грустной иронией взглянули на Шона. Не склонный к сентиментальности, Билл Френч души не чаял в этом здоровенном, сильном, но в то же время удивительно чистом и добром американце. На его глазах проходило становление личности Шона О'Кифа, его возмужание. Англичанин видел, как война стерла последние остатки юности с лица и тела командира, как посеребрила седина его густую черную шевелюру и усы.

Из своего личного опыта Френч знал, что война превращает человека либо в мужчину, либо в кролика. Многие стали кроликами. Но Шон был настоящим мужчиной. И это делало его особенным. Однако в нем жили еще какая-то детская наивность, невинность, ранимость. «Конечно, это у него пройдет, – думал сержант. – Может, не сразу, но пройдет».

Они заметили фашистские штурмовики, только когда первый из них был уже почти над их головами.

Два самолета летели друг за другом с интервалом в несколько сот ярдов. Шон огляделся по сторонам и увидел пару кривых крыльев, стремительно несущуюся на них. Он увидел весело мигающие огоньки застрочившего пулемета, увидел, как его солдаты, побросав раненых товарищей, кинулись врассыпную, будто перепуганные зайцы, пытаясь найти спасение в колючем кустарнике. Затем он и Френч разом упали на дорогу и вжались в землю.

Штурмовик с диким ревом промчался над ними и, взвыв мотором, стал набирать высоту. Но тут же атаку с бреющего полета начал второй самолет. Пулеметная очередь, словно плуг, распорола утрамбованную землю дороги.

Шон уткнулся лицом в пыль, с ужасом осознавая, какой великолепной мишенью они являются, и ругая себя на чем свет стоит за неосмотрительность. Лежащий рядом Френч зло проворчал:

– Мать твою, ну и попали. Вот ведь суки.

Самолет пронесся над их головами, продолжая обстреливать попрятавшихся в придорожных кустах людей.

Шон кое-как поднялся и потряс за плечо Френча.

– Надо убраться с дороги! – крикнул он.

– Ложись! – пронзительно завопил сержант.