Первородный грех

Они вышли вместе, и Джордж плотно закрыл за ними дверь. Целый день, не переставая, лил дождь, крупные капли плясали на мраморных плитах дворика, струи воды заливали окна так, что почти невозможно было видеть серую вздувшуюся реку. А теперь дождь перестал, и в свете задних огней машины Джорджа булыжники мостовой в проулке Инносент-Пэсидж блестели, как только что очищенные от оболочки и уложенные рядами каштаны. В воздухе чувствовалась промозглая сырость — первое напоминание о зиме. У Мэнди потекло из носа, и она принялась рыться в сумке — искала шарф и носовой платок. Пришлось ждать, когда можно будет оседлать «ямаху»: Джордж с доводящей до исступления медлительностью задом выводил свой дряхлый «метро» из проулка. Моментально сообразив, она побежала подать ему сигнал, что выезд свободен. Впрочем, Инносент-Уок всегда был свободен, но Джордж неизменно выезжал задом, словно этот маневр помогал ему одержать победу в каждодневной игре в кости со смертью. Наконец он развернулся и, помахав ей на прощание рукой, прибавил скорость и уехал, а Мэнди сказала себе, что по крайней мере с работой у него теперь все в порядке, и порадовалась этому. Миссис Демери еще когда говорила ей, что ходят слухи, будто мистер Жерар планирует избавиться от старика.

Мэнди лавировала между спешившими за город поздними машинами с обычной для нее ловкостью и веселым пренебрежением к раздающимся ей вслед гудкам оскорбленных водителей. Прошло чуть больше получаса, когда она увидела перед собой ложно-тюдоровский фасад паба «Белая лошадь», украшенный разноцветными огнями. Паб стоял поодаль от дороги, примерно в сотне ярдов от нее, там, где ряды загородных домов разомкнулись, уступив место опушке Эппингского леса, поросшей кустарником и травой. Двор перед подъездом был уже тесно уставлен машинами; среди них она заметила и фургон музыкантов, и «фиесту» Морин. Она медленно проехала к малой стоянке позади паба и, вытащив из контейнера сумку, протолкалась к дамской раздевалке, в сутолоку и шум, в толпу девушек, вешающих свои пальто, надевающих туфли прямо под объявлением, что администрация за оставленные вещи ответственности не несет, стоящих в очереди в ту или иную из четырех туалетных кабинок и беспорядочно вываливающих коробочки, тюбики и флакончики с косметикой на узкую полку перед длинным, во всю стену, зеркалом. И в тот самый момент, когда она отвоевала себе местечко и рылась в сумке, отыскивая пластиковую косметичку, Мэнди сделала открытие, от которого у нее дрогнуло сердце: в сумке не было кошелька. Этот черный кожаный кошелек, фактически — бумажник, содержал в себе не только деньги, но и кредитную карточку, и чековую книжку — высоко ценимые символы ее финансового статуса, и плоский ключ от входной двери. Ее громкий возглас отчаяния привлек внимание Морин: она взглянула на подругу, на миг прекратив старательно подкрашивать глаза.

— Выкини все из сумки. Я всегда так делаю, — посоветовала она и, ничуть не встревоженная, вернулась к своему занятию, осторожно подводя глаза черным карандашом.

— Да ее это не волнует ни фига, — пробормотала себе под нос Мэнди и, решительно отодвинув коробочки и тюбики с косметикой Морин в сторону, высыпала на полку содержимое сумки. Но кошелька не было. И тут она вспомнила. Как видно, она зацепила и выкинула его из сумки, когда, выйдя из издательства, доставала шарф и носовой платок. Вполне возможно, он так и лежит там, на мостовой. Придется ей вернуться. Утешительно то, что вряд ли какой-нибудь прохожий мог его подобрать. Инносент-Уок и особенно Инносент-лейн, как стемнеет, бывали совершенно пусты. Угощение она, конечно, пропустит, но если повезет, на танцы опоздает всего на полчаса.

И вдруг она подумала, что ведь можно позвонить мистеру Донтси или мисс Певерелл. Так она, во всяком случае, узнает, там ли еще кошелек. Они, конечно, могут подумать, что ее звонок — ужасная дерзость, однако Мэнди была уверена, что ни тот, ни другая ничего особенного в этом не увидят. Она не очень много работы выполняла для мистера Донтси или для мисс Певерелл, но когда ей приходилось это делать, оба, казалось, были ей благодарны и вели себя с ней очень вежливо. Им всего-то и понадобится что минута — посмотреть да несколько ярдов пройти. И ведь дождь больше не идет. Неприятность только с ключом. Если кошелек найдется, после танцев заезжать за ним будет слишком поздно. Надо будет возвращаться домой с Морин, а если у нее на эту ночь другие планы, то придется будить Шерл или Пита. Впрочем, им нечего жаловаться: ей самой не раз доводилось просыпаться посреди ночи, чтобы их впустить.