Первостепь

Опять под ногами зашуршали песчины. Травы вверху разбежались и открыли во всей красе слепящее фиолетово-жёлтое солнце, от которого, в свою очередь, разбегались разноцветные сферы, безошибочно расчерчивая в небе муравьиный путь. Но Рыжая Воин приглядывалась не к сферам, а к более низким теням. Ведь сверху запросто может свалиться огромный не ошибающийся клюв глухаря. Или влажный язык медведя. Даже просто может спуститься паук по своей нити. И тогда ждущая Мать её никогда не дождётся. Как и личинки. И перехватчики тоже.

Но клюв глухаря не свалился. И другими врагами не пахло. Громадины редко охотятся на одиночек. Пауки также не свешивали своих верёвок, по которым проворно спускаются с неба. Тропа звала вперёд, и Рыжая Воин больше не колебалась. Смело выдвинулась на открытое место и продолжила свой путь. Задние ноги уже перестали чудачить, но теперь её беспокоили пронырливые усы. Что-то не нравилось им, а вслед за усами и всему остальному телу, прежде всего голове. В голове нарастала тревога. Знакомые следы роились вокруг, источали привычный запах, бодрящий, влекущий – но они источали свой запах лишь в одну сторону. И не возвращались.

Но Рыжая Воин тоже не думала возвращаться. Зачем? Никто не может убить ногохвостку. Никто не может вышвырнуть из муравейника эту тварь, если уж она там поселилась. Она одурманит любого своим колдовским зельем. Как не прокусить камнеподобную шкуру Брони, коричневой страшидлы, насылаемой злыми духами, так бесполезно противиться ногохвостке. От Брони хотя бы можно успеть спрятать личинок, иногда можно успеть, но не всегда. Однако Броня сама в конце концов превращается в бабочку, в клейкую склизкую бабочку, забивающую своей слизью челюсти нападающих муравьёв и, наконец, улетающую. После неё Мать всегда может отложить новые яйца, можно вырастить новых личинок – а после ногохвостки нельзя ничего. Разве что клянчить дозу за дозой. Потому, может быть, даже было и к лучшему, что следы не возвращались, что олухи не вернутся подкармливать жаждущих перехватчиков – но Рыжая Воин всё равно должна была знать, почему. Ведь для этого её и назначила Мать. Для этого – тоже. Оттого разведчица шла по следам, которые не возвращались. Пустая тревога в её голове слегка подымилась и быстро погасла. Исчезла.

Немало странностей у муравьёв. Так, они никогда не спят. И потому они спят всегда. Когда их усы нюхают и осязают, когда их глаза видят, тело слышит, а ноги идут, они могут спать таким образом. Идя, слушая, наблюдая и нюхая. Иногда их ноги по очереди отдыхают, иногда, по очереди, отдыхает глаз или ус – но это отдых, это не сон. Сон же подразумевает другое. Сон, это когда нечто внутри выходит наружу и глядит свысока. На всё сразу. И сейчас также Рыжая Воин уснула, идя по следам в одну сторону. То есть увидела сразу всю свою жизнь. Тропу воина.

Другие звери, когда не спят, когда видят глазами, они видят малое и погружаются в малое. Они забывают, что малое – только часть от большого. Чем больше силы вложишь в малое, тем сильнее ослабевает большое. Воин заботится о большом. Даже самый маленький воин.

Другие звери любят друг друга. Они любят степь, небо и землю, деревья и травы, но, не в силах объять всё это одним махом, они любят другого, как всё это сразу, как то, что продолжит всё это, позволит и дальше быть. Удержит бесконечный миг. Так делают звери, другие звери. Но воин не может любить так, как зверь. У него не может быть пары. Он – не он, и не она. Он – тот, кто глядит со стороны, кто блюдёт любовь Матери Матерей, кто сам является частью этой любви, малой частичкой. Идущей по тропе.

Глаза заприметили мёртвое тело какого-то работяги, и сон прервался. Сухая сморщенная кожа беспризорно валялась на тёплых песчинах. То, что покрывает муравья снаружи, его щит. Но того, что под щитом, того, что щитом укрывается, того уже не было. Рыжая Воин брезгливо спихнула с дороги ненужную кожу, бесполезную, которую нельзя даже съесть, и направилась дальше. Неожиданно всё её тело оказалось сердитым, от усов до кончиков ног. Наверное, не стоило так сердиться, потому что сердитость передалась песчинам; песчины начали осыпаться. Земля словно отпрыгивала от ног разведчицы в непонятной обиде, в какой-то напраслине; неподатливые песчины стремительно прятались, разбегались. Рыжая Воин стала скользить, сползать вниз, туда, куда ей совсем не было нужно, где уж наверняка таилась беда. Где прятался лев, зарывшись в землю. Она учуяла его скрытный запах, но слишком поздно.