Первостепь

Шаман вдруг останавливается. Значит, один он только знает про этот потоп. Один он только ведает. Где-то сокрыто в его голове. Или глубже. Где-то… У него вдруг появляется странная мысль. Странная, но очень чёткая. Если один он только ведает, если один он несёт это тяжкое «завтра» в себе, ежели где-то в нём оно прячется – тогда ведь он может уйти, просто уйти из этого мира и унести это страшное «завтра» с собой. Унести в другой мир. Отсюда – в другой. И тогда здесь откуда появится? Не появится вовсе. Не будет. Шаман снова оглядывается по сторонам: видел ли кто-нибудь? Не мог ли подслушать?.. Если надо уйти, он готов… Если всё дело в нём. Если кроме него никто больше не ведает – он сам уйдёт и заберёт с собой. И тогда откуда возьмётся это страшное «завтра»? Откуда возникнет? Кто породит? Не будет тогда. Будет только сегодня. Так надо сделать… Так надо… Но ведь есть ещё девочка… та говорила про одинокую гору в воде… Та говорила, а её отец слышал. Значит, есть уже трое, в которых зиждется «завтра». Такое, каким должно быть. Но если уйти этим трём, тогда «завтра» уйдёт вместе с ними… Не лучше ли так?.. Чем миру погибнуть из-за знающих трёх, не лучше ли этим трём погибнуть ради этого мира? Шаман улыбается: а ведь забавный расклад. Взять и обмануть «завтра». Оставить в дураках… Но тогда надо убить румяную девочку. Это самое тяжкое… сделать румяное лицо бледно-серым, холодным… самое тяжкое… Труд настоящий. Но если так сделать, всё остальное получится просто. Её отец уйдёт сам вслед за нею. Не захочет тут жить без неё. Уйдёт сам от горя. Останется только шаман. Который уже совсем старый. Который и вовсе зажился на этой земле. Наверное, вовсе зажился. Просто будет шаману уйти. Легко и просто. И унести с собой «завтра». Туда унести… Но вот румяная девочка… такой нежный цветок… вся прелесть этого мира… если забрать у них девочку, разве они согласятся, разве не выберут «завтра»? Пусть лучше «завтра», чем девочка, - так ведь многие скажут… Если спросить… Но надо ли спрашивать… Надо ли спрашивать духов?.. Не надо! Ведь ему дали понять… Ему одному. Только ему на всём белом свете. Значит, ему и решать. Значит, всё дело в нём. Он сам должен решить. Сам должен выбрать. От него всё зависит. Как он поступит. Что выберет… Не знает шаман. Но улыбается. Всё же весна. Всё же радостно. Даже ворона-сплетница ни о чём ещё не ведает. Только трое и ведают. Значит, есть выбор. У шамана есть выбор. И он улыбается. Уничтожить в зародыше. Уничтожить, пока не поздно. И мир будет дальше стоять. Такой, какой есть. Прекрасный.

****

На позорной площадке стоит Бегущий Кабан. В его руках дубовая палка длиной в его рост. Мрачное лицо пытается сохранять бесстрастное выражение, но тусклые глаза под прикрытием низких угловатых век потихоньку обшаривают стойбище перед собой. Бегущий Кабан опозорен. И он не может дождаться появления своего противника.

Бегущий Кабан – самый страстный игрок. Всё может забыть он ради игры. Этой ночью забыл жену. А когда наутро вернулся в своё жилище, то обнаружил чужие следы. Его жена провела ночь с любовником, покуда Бегущий Кабан швырял кости в надежде на четырёх всепобеждающих гиен. С ним поступили, как поступают гиены, за которых он ратовал. Но Бегущий Кабан не только игрок, но и охотник. Он сумел распознать неосторожный след наглеца. И назвал всем его имя. Это Бычий Пузырь из клана Зубра.

У Бычьего Пузыря теперь только два выхода. Он может отказываться от прелюбодеяния, и тогда должен будет испить напиток духов, чтобы духи подтвердили или отвергли его правоту. Но не всякий решится на подобное испытание. Благоразумнее сразу же принять вызов. Тогда голове придётся выдержать удар палки Бегущего Кабана. И уже после этого, может быть, сам Бегущий Кабан вынужден будет подставить голову. И, как знать, не лишится ли он жены навсегда, сможет ли отстоять свою честь. Упавший – виновен. Никто не знает заранее, чью сторону всё же примут духи. Быть может, они посчитают, что Бегущий Кабан стал плохим мужем, и тогда сокрушающий удар нанесёт Бычий Пузырь.

Бегущий Кабан давно не брил своих когда-то лоснящихся щёк человека-обжоры. Теперь его щёки покрыты густой рыжеватой щетиной. Некрупный широкий нос немного вздёрнут кверху, рот полуоткрыт, обнажая крепкие зубы, всегда готовые укусить. Но на этот раз укусить должна палка.

Солнце уже осияло свежим весенним теплом людское стойбище и теперь с любопытством следит издалека за всегдашней степной копотнёй. Наверное, оно ещё не разглядело палку в руках у Бегущего Кабана, но вот коршун и Белый Стервятник в синем утреннем небе постоянно кружат высоко над головами людей, предчувствуя кровь. И две верных синицы, неразлучницы с детства, тренькают друг перед дружкой на верхушке ближнего чума, на торчащих кверху концах жердей. Синицы, наоборот, не понимают такого и хотят поглазеть.