Первые четыре века христианства

Около Панефиса нашли они и своего наставника авву Пануфа, который по чрезвычайному смирению дважды оставлял подначальственную себе обитель, чтобы исполнять все послушнические труды в дальних монастырях. Принятый в Вифлееме как один из новоначальных, он помещен был в келью юношей Кассиана и Германа, доколе не обрели его ученики, повсюду искавшие старца. С любовью принял Пануф своих Палестинских знакомцев и, движимый тем же смирением, хотел опять разделять с ними свою келию, несмотря на должность настоятельскую. Авва Иосиф убедил их не спешить возвращаться в Вифлеем, если чувствуют для себя душевную пользу в пустынях Египта, и немного далее на берегах Нила один из отшельников, старец Архивий, уступил им свою келью для жительства.

Там познали они пресвитера Пиаммона, одного из древнейших отшельников Египта, который рассказывал им о трех родах иноков: общежительных, т. е. собранных в какой-либо обители по уставу великого Пахомия, отшельниках, подражавших Павлу и Антонию, и так называемых сараваитов, самовольно скитавшихся без всякой для себя пользы. В соседней обители игумена Павла, старец Иоанн, возвратившийся от подвигов пустыни для большего смирения в стены монастырские, предварил их о различных преимуществах и опасностях состояния отшельников и состояния общежительных. Примером же представлял обоих Макариев, которые, несмотря на жажду свою к уединению и удаление от всякого мирского общества, не скучали, однако, посетителями и с чрезвычайною снисходительностью принимали братию в своих одиноких кельях, как будто бы всегда жили между ними. Кассиан и Герман были там утешены посещением аввы Феоны, который, будучи связан узами брака, оставил жену и наследство, Христа ради, и, раздав сперва свое имущество нищим, сделался и в обители раздаятелем милостыни. Когда же после долговременного искуса в Египте странники начали тосковать о родине, авва Авраам, прозванный младенцем по совершенному незлобию и детской невинности души своей, укрепил их в прежнем намерении беседою об истинных подвигах и необходимости рукоделия для развлечения помыслов житейских и о совершенном уединении.

Тогда погрузились они в глубочайшую пустыню, исполненную великими подвижниками, на дальнем расстоянии от пути человеческого. Там воспользовались духовным назиданием св. Макария Александрийского, пресвитера и руководителя иноков, собранных в обителях Нитрии, или рассеянных по кельям, издавна прославленного по всему Египту; а в диком уединении Скитском обрели еще его великого друга, Макария Египетского, который не будучи прямо начальником многочисленных отшельников, подвизавшихся в отдельных скитах, почитался, однако, общим их наставником, и его совету преимущественно доверяли Скитские братия, когда сходились на совещания. Великими светилами пустыни сияли: престарелый Исидор, пресвитер и странноприимец Александрийский и два Пафнутия, Кефал и Вувал, или буйвол, так прозванный по любви к местам самым диким, и Пимен, от юных лет убежавший с шестью братьями из дома отеческого, чтобы водвориться в пустыне. Тщетно любящая мать пришла стучать к заключенным дверям его вертепа. «Где лучше желаешь ты нас видеть, — спросил он плачущую, — здесь ли на краткой миг или вечно за гробом?» И мать предпочла вечность. Аввы Даниил, Исаак и Моисей Ливийский, беседовали с Кассианом о причинах охлаждения к Богу, и об истинной молитве, и о средствах спасения, какие должен наблюдать отшельник.

Был и другой Моисей в пустыне Скитской, не менее назидательный, раб и эфиоплянин родом, некогда разбойник, но искренно обратившийся к Богу, когда однажды совершенное им убийство заставило его искать убежища в стенах обители. Ужаснулись игумен и братия, видя разбойника пред своими вратами, и изумились его глубоким раскаянием, ибо в короткое время он превзошел всех иноков подвигами духовными: так сильно коснулась его благодать Божия. Он удалился, по совету великого Макария, на уединенный утес, чтобы преодолеть свои страсти, и, одаренный необычайною силой, послужил сам орудием спасения четырем другим разбойникам, которых нашел в своей келье и принес связанными в церковь Скитскую. Всякую ночь ходил он по пустыне, чтобы наполнять водоносы немощных старцев из отдаленного колодца, утомляя тем бунтующую плоть свою, и сладкие беседы были дарованы ему свыше для исправления приходящих от мира, которых наставлял собственным опытом. Памятуя, однако же, прежнюю жестокую жизнь и слова Христовы, что все поднявшие меч мечом погибнут, он готовился к мученической смерти и не хотел укрыться от нашествия варваров, дикого колена Мазиков, которые в короткое время трижды опустошили пустыню Скитскую и разогнали многих ее подвижников.