Первые гадости

— Не совсем. Так, ошибки, недоработки, копии фиктивных отчетов, курьезные случаи в домах отдыха глазами очевидцев…

«И эта крыса почувствовала, что тону, спешит побольше урвать!» — подумал Чугунов, а сказал:

— Молод ты еще в секретари, мальчик.

— Гайдар в шестнадцать лет полком командовал, а мне двадцать три!

— А я думал, тебе лет пятнадцать.

— Вы что ж, Победу за несовершеннолетнего собирались выдавать? — удивился сын эпохи.

— Слушай, как тебя?.. Чего я собирался — не твоего ума. Давай папку и ступай работать…

«Может быть, Кустыма поставить вторым секретарем райкома комсомола? — подумал Чугунов. — Нет, мелко. На него мою дачу не перепишут… Все-таки сажать в этом году редис или не сажать?» — и он бросил папку в ящик стола в стопку подобных папок.

— У вас партхозактив через пять минут, — напомнила секретарша по селектору.

Василий Панкратьевич отключил микрофон, сказал себе:

— Хрен с ним, — и опять включил.

— Тут посетитель рвется, — сказала еще секретарша — Не пускать?

— Разумеется!

— Он что-то про вашу дочь лепечет.

— Мне некогда, мать твою! — ответил Чугунов, ковыряя разогнутой скрепкой в носу.

Но в кабинет уже зашел Макар Евграфович бодро и подтянуто.

— Я же занят! Я же русским языком сказал! — тявкнул первый секретарь.

— Мне подождать? — спросил глубокий старик.

— Не стоит.

— Тогда я много времени не займу, — сказал Макар Евграфович и сел на ближний стул. — Речь пойдет о влюбленных и злом дебошире-отце, который подобрал дочери более перспективного жениха, как ему ошибочно кажется…

— Говорите открытым текстом, у меня нет дешифровального аппарата в голове.

— Ваша дочь любит очень достойного человека — Аркадия Чудина…

— Веронике любовь ни к чему. Ей замуж надо, чтобы ее хоть кто-нибудь контролировал, обувал, одевал, отвечал передо мной.

— Аркадий умен и талантлив, за ним будущее…

— Я не могу уважать людей за ум и талант. Так придется уважать за рост и за вес.

— Но если к вам вечером в подворотне подойдет рослый тяжеловес и попросит об одолжении, вряд ли вы откажете в его просьбе, — сказал Макар Евграфович.

— Вам и этому Аркадию я отказываю, — сказал первый секретарь. — Вы не рослые тяжеловесы и зря путаетесь под ногами.

— Я только хотел намекнуть, что Аркадий более выгоден вам в зятья, чем степной коммунист Тракторович. Отец Аркадия как-никак — посол Советского Союза…

— А почему не генеральный секретарь ООН? — спросил Чугунов. — Я беседовал с этим «послом». За бутылкой его еще можно послать, но за границу…

— Это подставное лицо, — сказал Макар Евграфович. — Настоящий отец много лет назад не захотел губить карьеру ради такой ерунды, как любовная связь с горничной посольства. Вы, я думаю, поступили бы так же на его месте.

— Какие доказательства? — спросил Чугунов.

— Во-первых, на теле Аркадия есть опознавательные знаки.

— Они у всех есть.

— Во-вторых, его способности к языкам, совершенно очевидно, унаследованы от физиологического отца.

— Не велико наследство, — усмехнулся первый секретарь. — Еще что расскажете? Вы ездили за границу и беседовали с подлинным папой. Он обещал признать незаконного сына, перевоспитать в дипкорпусе и помочь материально сразу за восемнадцать лет.

— Мы переписывались, — сказал глубокий старик.

— Письма вы, конечно, сохранили?

— Конечно, я их сжег, чтобы не скомпрометировать посла.

— Расскажите лучше про императрицу Марию, которая стреляла в Зимний дворец, или про Надежду Константиновну, которая умела считать до девяти.

— Я про это ничего не слышал, — сказал Макар Евграфович. Василий Панкратьевич дернул носом бешено и закричал:

— Нам степной коммунист, как вы его называете, нравится больше полюбовного выродка!

— Кому «нам»? — спросил глубокий старик.

— Свадьба Кустыма и Вероники — дело решенное! Мной решенное! А ваше дело — ковырять метелкой тротуары!

— Не будет этой свадьбы! — сказал глубокий старик. — Вернее, будет, но жениха мы поменяем.

— Уж не вы ли поменяете?! — закричал Чугунов пуще прежнего.

— Именно я, — ответил Макар Евграфович.

— Знаете, что я с вами сделаю?

— А я с вами что сделаю!!!

— Нет уж, сначала послушайте, что с вами буду делать я!

— Мне не страшно, — сказал глубокий старик. — Возраст обязывает храбриться.

Первый секретарь стукнул кулаком по селектору так, что выскочили кнопки, и рявкнул:

— Петрова и Егорова!

Тут же вошли два бугая-близнеца в костюмах и галстуках.

— В Кащенку! — скомандовал Чугунов.

Костюмы-близнецы схватили сразу сморщившегося Макара Евграфовича под руки, сунули по кулаку в щуплое тело и потащили вниз по лестнице, прямой как сквозняк. На улице один бугай пошел искать водителя служебной «Волги», болтавшегося в праздности, а другой остался сторожить, удерживая старика за рукав.

— Пустите меня, — сказал Макар Евграфович, слегка дергаясь. Петров-Егоров даже не посмотрел в ответ, а свободной рукой достал сигарету и сунул в фарфоровые зубы.

— Василий Панкратьевич себя велел везти, а не меня, — сказал глубокий старик.

Петров-Егоров был глух и нем.