Первые грозы

— Скучаешь, Сашок? — произнес он где-то наверху. Доски над Митей заскрипели — угрястый примостился рядом с Сашкой.

— Из чего ты заключил?

— Старый воробей — давно вижу. Не нравишься ты ей. Бабы героев любят, а ты вечно слюни распускаешь... С ними надо твёрдо держаться...

— Вот ты держишься твердо, а они всё равно от тебя нос воротят.

— Я?.. Чудак, у меня угри! Мой бы характер плюс твоя наружность, вот бы да-а... Любая моя.

— Надоело всё, — тяжело вздохнул Сашка, — на фронт скорей бы.

— В герои захотелось?.. Скажи, ты убивал кого-нибудь на своём веку?

— Не представлялось случая... Помнишь, тот офицер рассказывал, говорит, удивительно странное ощущение. Сперва будто страшно, а потом опять тянет. Мне хотелось бы хоть раз испытать это состояние.

— А я один раз убил.

— Ну?.. Кого же?

— Лягушку. Из монтекриста.

— Лягушка — не человек. Красного тяпнуть — другое дело. У меня сейчас такое настроение...

— Вина выпей! Есть вино?

— Кажется, есть, глянь под кроватью!

Огромные пальцы ухватились за край одеяла: Митя зажмурил глаза. «Попался», — тоскливо подумалось ему.

— Впрочем, там нету, — зевнул Сашка, — там пустая посуда. Вино под столом.

У Мити отлегло от сердца.

Кровать зашаталась, сверху опять посыпалась труха — на пол опустились сапоги.

— Гуляем! — Сапоги затопали, и шпоры на них зазвенели бубенцами. — Штопора не вижу!

— Пальцем проткни, — посоветовал Сашка.

— Арря, придумал! Я из револьвера горлышко отобью!

— Нельзя, через стенку Полька живет. Слышно.

— Жаль, жаль...

В дверях застучали тонкие копытца шалаевского телёнка.

— Чей это телок? — осведомился гитарист.

Поперхнувшись вином, Сашка сипло откашлялся:

— Телок чей? Соседский. Его хозяин с большевиками отступил.

— Сирота?

— Выходит, так. Дай-ка там помидор. Чуть не подавился.

— Пить ещё не умеешь... Обучать надо. Вино с шашлыком хорошо.

— Слушай, — Сашка воровато скрипнул кроватью, — хочешь шашлыку?

— Опять разыгрывать вздумал?

— Угощу. Ей-богу, угощу! Хочешь?

— Ну, предположим...

— Меня идея озарила. Мы над сиротой опеку должны взять.

— Как опеку?

— На шашлычок прирежем. Зачем ему зря пропадать?

— Не одобряю, — возразил гитарист.

— Честное слово, — нервно засмеялся Сашка, — маленькая репетиция перед фронтом.

— Он мычать будет...

— Не будет. Мы ему полотенцем рот завяжем.

— А кровь?

— Кровь в помойное ведро можно спустить... Разуй-ка меня!

Новые Сашкины сапоги заскрипели в лапах приятеля: Сашка цепко держался за постель и вместе с нею медленно сползал на пол.

Митя со страхом следил, как над ним раздвигалась расщелина: сейчас постель сползет совсем, и его обнаружат под кроватью.

— Что они у тебя, приклеены? — спросил угрястый, тяжело дыша.

— Вот баба, сапога снять не может. Обожди-ка...

В образовавшуюся щель падал свет, и пустые бутылки засветились перед Митей, как лампы.

— Обожди-ка, — сказал Сашка, — а то ты со своей медвежьей силой можешь меня совсем стянуть...

Он слез на пол и пододвинул постель на место: бутылки перед Митей сразу потухли. Он беззвучно передохнул.

Снятые сапоги вместе с потными портянками Сашка сунул под кровать: от них так понесло, что Мите стало нехорошо.

— Нож лежит на табуретке...

— Поточить его надо, — озабоченно сплюнул угрястый.

— Возьми и поточи. Кирпич во дворе найди. А я посудину для крови пойду доставать.

Шлепая босыми ногами, он вышел из сарая.

Митя осторожно выглянул из-под кровати: гитарист гладил телёнка по спине.

— Эх ты, дурачок лопоухий, привязался ко мне на своё горе. Дышишь?.. Дыши, дыши, а из тебя сейчас жаркое сделают. Перед смертью, брат, всё равно не надышишься, понял?

Телёнок ласково терся рожками о его штанину и лизал руку мокрым розовым языком.

— Жалко мне тебя, дурачок...

Он присел на корточки и, приподняв ладонью голову телёнка, долго и вопросительно стал смотреть в тёмные телячьи глаза, словно хотел найти в них какую-то неизвестную ему тайну.

— Печальные, братец, у тебя глаза... С поволокой!

К горлу Мити подступили слезы, он хотел вскочить, зашуметь бутылками, но просьба матроса — добыть оружие — заставляла выжидать на месте.

Громыхая железом, Сашка втащил в сарай старую, заржавленную ванну.

— Насилу разыскал, — засопел он, снимая с пояса кобуру с револьвером. — Пойдем, ты мне лестницу подержишь. Топор с голубятни надо достать...

— А топором что делать?

Сашка хлебнул из стакана глоток вина.

— А чем ты его на куски разрубать будешь, пальцем?

— Чудило, а шашка?

— Я лучше знаю...

Они вышли из сарая. Телёнок обнюхивал пол, раздувая в стороны неметённую пыль. Митя осторожно высунулся из-под койки и поманил его:

—Бяшка, бяшка!

Телёнок подошёл к нему и обнюхал одеяло.

— Беги, дурак, отсюда, — шёпотом закричал Митя, — беги, а то зарежут.

Телёнок недоверчиво пошевелил ухом и остался на месте. < о слезами горя Митя изо всей силы ударил его кулаком в мягкий нос: телёнок обидчиво замычал. Митя испуганно юркнул под койку. В сарай с кирпичом в руке влетел угрястый.

— Ты чего затрубил?.. Соседей разбудишь, чертило безрогий! — Он положил кирпич на колени и начал точить нож.