Первые коршуны

— И выдам, — продолжала настойчиво няня, — конечно, не за того дурня, за которого батько задумал было тебя выдать. Он, положим, и добрый парубок, и тихий, ну и багатыр, конечно, да нам нужно не такого, нам нужно сокола! Ну-ну, молчу, молчу, — воскликнула она поспешно, заметивши, что слова ее производят тягостное впечатление на Галину, — и то в самом деле! Старая дура! Первая неделя поста, а я о чем речь завела.

На минуту в келье водворилось молчание. Головка Галины еще ниже склонилась над работой. Слова няни возбудили у ней мысли о Семене, сердце ее мучительно заныло, глаза затуманились, дорогой образ выплыл перед нею из этого теплого тумана, и картины пережитого потянулись перед нею длинной волнующейся вереницей.

Няня сидела тоже молча, погруженная в свои размышления. Но вот последняя жемчужина была нанизана. Няня уложила жемчуг в дорогую шкатулочку, зевнула, перекрестила поспешно рот и произнесла вслух, словно продолжая нить своих размышлений:

— Да, хорошо тут, что говорить; истинно, как у Христа за пазухой, а все-таки не гаразд, что мы оставили пана войта одного. Праздник приближается, надо приготовиться, а то, я ведь их знаю, они там без нас все: и сыр, и яйца, и масло — все разнесут. Вот отговеемся да и назад. Да что это раззевалась так? — вскрикнула она с досадой, подымая снова руку ко рту. — Разве одпочить трошкы? Ох, служба долгая, натомились грешные кости…

И, не получивши от Гали никакого ответа, няня приподнялась с места, придерживаясь за стол руками, и хотела было направиться к своей постели, как вдруг взгляд ее упал в окно, из которого виден был весь монастырский двор.

— Ой лышенько, — вскрикнула старушка, всплеснувши руками, — да никак это к нам сама мать игуменья идет? И еще кто-то с нею, селянин какой-то…

Галя вздрогнула от этого возгласа и оборотилась к окну. Действительно, к их келье приближалась сама мать игуменья, а за нею в почтительном отдалении шел, опираясь на палку, какой-то пожилой селянин. Наружность его была чрезвычайно жалка; тощее тело прикрывала рваная свита, большая голова казалась словно вросшей в сутуловатую, согнутую спину; темное лицо его было испещрено глубокими морщинами. В одной руке он держал изорванную шапку, другою опирался на толстую суковатую палку; ветерок развевал его длинные седые волосы и седую бороду, спускавшуюся до пояса.

— Боже мой… Какой-то нищий, ограбленный, — прошептала Галина, останавливая на селянине полный сочувствия взгляд.

Дойдя до домика, в котором помещалась Галина, игуменья сказала поселянину несколько слов, последний низко поклонился и остановился у дверей, а игуменья вошла в сени.

Няня бросилась со всех ног открывать двери перед высокой гостьей, Галина быстро поднялась с места и поспешила убрать в сторону свою работу.

— Во имя отца, и сына, и святого духа, — произнесла игуменья входя в келью.

— Аминь, — ответили няня и Галина, подходя под благословение к игуменье.

Игуменья перекрестилась трижды на образа, благословила Галю и няню и опустилась на крытый сукном дзыглык, который ей поспешно пододвинула старуха.

— Ну что, дитя мое, — заговорила ласково игуменья, опуская свою желтую, прозрачную руку на руку Галины, — здорова ли? Не утомилась ли нашей монастырской службой?

— О нет, — произнесла с воодушевлением Галина, — я бы целый день не вышла из церкви!

— Лишнего не надо, дитя мое, не во многоглаголании-бо есть спасение и не одной молитвой можно угодить богу, а еще больше добрым делом: вера без дела мертва есть, говорит нам писание… Вот, видишь ли, ты твердила мне, что хочешь отречься от жизни, принять иноческий подвиг, а я тебе сколько раз говорила, что в мире теперь больше можно угодить богу, что там теперь больше нужды. Всюду разлилось тяжкое горе; оно стучится к нам сюда, в стены нашего монастыря. Вот хоть бы и теперь. Ведь я пришла к тебе, дытыно моя, по делу. Только что прибыл ко мне селянин из Рудни (село небольшое верст за шестьдесят от Киева), да вот он здесь и стоит у дверей, — она указала в окно на жалкого старца, покорно стоявшего с непокрытой головой у дверей. — Так видишь ли, — продолжала она, — речь в том, что крестьяне этого села выстроили своим коштом храм божий, надо его только освятить да призвать священника. Узнал об этом официал митрополита унитского Грекович и решил поставить им унитского попа. Несчастные селяне, не зная, что делать, решили обратиться к пану войту, просить хоть у него защиты. Вот этот селянин и прибыл с просьбой ко мне и к тебе, чтобы мы упросили пана войта прийти к ним скорее на помощь.

Слова игуменьи взволновали в высшей степени Галину: на щеках ее вспыхнул румянец, в глазах блеснули слезы.

— Но что же можем мы сделать для них, чем может помочь им отец мой? — произнесла она взволнованным голосом, устремляя на игумению вопросительный взгляд.

— А вот, читай! — игуменья указала на толстый лист бумаги. — Да нет, постой, он сам тебе все расскажет, просил ревно, чтобы допустила я его к тебе. Няня, — обратилась она к старухе, — ступай приведи сюда старца.