Первые коршуны

При этих словах старика тщедушный мещанин, притаившийся у окна, заметно побледнел и стал медленно и неслышно пробираться вдоль стены, приближаясь к выходу.

— А покуда, — заключил старик, — я клянусь вам и ручаюсь своей седой головой, — он поклонился в пояс всему собранию, — что все то, о чем свидетельствовали на него в магистрате эти лживые свидки, есть ложь и клевета. Верите ли вы моему слову?

— Верим, верим! — раздались кругом шумные восклицания.

— Ручаюсь и я за Семена всем достоянием, моим добрым именем и головой! — произнес и Скиба, подымаясь с места.

— И я клянусь вам, панове, что все это ложь и клевета да проделки Ходыки и его приспешников! — вскрикнул Щука, схватываясь с места и поднимаясь на лаве. — Всех их надо позвать до права!

В это время Семену послышалось, что за его спиной раздался какой-то тихий скрип; но звук этот тотчас же поглотила шумная волна возгласов и криков, разлившаяся по всему собранию.

Радостное волнение охватило всех.

— Верим, верим! — кричали и справа и слева. — Мы все поможем ему против Ходыки! Не допустим погибнуть! Выведем этого кровопийцу на чистую воду!

— Стойте, стойте! — перебил всех чей-то громкий голос. — А кто же были те лживые свидки, которые опорочили Семена?

— Да наши же купцы и мещане киевские, — ответил Скиба.

— Кто такие? — произнесло сразу несколько голосов.

— Не помню, да там, в магистрате, все известно будет.

— Погодите, погодите! — вскрикнул громко Щука. — Вспомнил! Был между ними и Юзефович.

— Верно! — подхватило вокруг Щуки несколько голосов. — Юзефович свидетельствовал тоже.

— Да он же здесь! Спросить его сейчас! — воскликнул Щука.

Сидевшие на первых лавах оглянулись назад, ища глазами Юзефовича; но его, по-видимому, уже не было в зале.

— Где же он? — произнес с изумлением Щука, быстро пробегая взглядом по всем лавам, занятым горожанами. — Ведь я его видел здесь своими глазами.

— И я, и я! — подтверждало несколько голосов.

— Это ведь он и говорил против Семена, — прибавил Скиба.

— Да как же, здесь рядом со мною сидел, — отозвался плечистый горожанин с характерным лицом и низким широким лбом.

— Где же он делся? — произнес с изумлением Скиба.

Все молчали.

В наступившей тишине раздался строгий голос Мачохи:

— Иуда же возмутился духом и изыде вон!..

— Панове, шановные братчики киевские, — заговорил тогда взволнованным голосом Семен, — сам господь указывает вам, как проведено свидетельство их! Через это свидетельство я потерял и все свои маетки, и свое доброе имя, и даже мог бы потерять свою жизнь. Но не возвращения своих добр ищу я теперь, хочу я вернуть себе лишь свое честное имя, чтобы слиться с вами во едино тело, чтобы посвятить всю свою жизнь на оборону братства да святой благолепной нашей веры и бессчастной нашей земли.

— Принимаем, принимаем тебя, брате! — закричало сразу множество голосов; но Скиба ударил по столу молотком — и все сразу умолкли.

В большой зале стало тихо и торжественно, как в церкви.

— Прежде чем принять тебя в милые братья свои, — заговорил Скиба, подымаясь с места, — мы спросим тебя, по доброй ли воле и охоте желаешь ты вписаться до нашего упису братского, яко глаголет нам апостол: «Едино в любви будете вкоренены и основаны, и горе тому человеку, им же соблазн приходит».

Скиба опустился на свое место, и взоры всех присутствующих обратились на Семена.

— Милые и шановные панове братчики, мещане, горожане и рыцари киевские! — начал он произносить взволнованным голосом установленную формулу ответа, — Взявши ведомость о преславном и милейшем братстве вашем киевском, а маючи истинную и неотменную волю свою, прошу вас, не откажите мне в принятии меня в братья ваши, так как прибегаю к вам всем щирым сердцем своим и клянусь пребывать единым от братий сих, не отступаючи от братства до самого последнего часа моего, не сопротивляться во всех повинностях его, но с врагами его бороться всем телом и душой.

Словно легкий шелест, пробежал тихий одобрительный шепот по всем рядам.

— Панове братчики наши! — поднялся снова Скиба. — Хотя все мы знаем теперь и шануем Семена Мелешкевича и слову батька нашего Мачохи верим, как самим себе, но да не отступим ни для кого от раз установленных нами правил — артикулов. Итак, кто из вас, братчики милые, имеет сказать что не к доброй славе Семена Мелешкевича, говорите от чистого сердца: да не приимлем в братство наше ни Анания, ни Иуды, ни Фомы!

Все молчали, но по лицам горожан Семен ясно увидел, что все они глядят на него с любовью и умилением и что только строгое правило сдерживает их порыв и мешает ему вылиться в восторженных восклицаниях.

— Итак, панове, никто из вас не скажет о шановном горожанине нашем ни единого черного слова, того не скажем и мы, — произнес радостно и торжественно Скиба. — Принимаем же тебя, пане Семене, все как один, единым сердцем, единою волею!

Семен хотел было заговорить, но в это время с места поднялся старец Мачоха.